— Арук, ты что, сдурел? — вырвалось у Сури прежде, чем он понял, что ему лучше было бы промолчать.
— Ага, — сказал на дурной свире человек, разбудивший его. — Парень с равнины. Солдат с той стороны, а? Велик наш Создатель, разрушающий богатства и созидающий их из ничего!
Он обернулся и проговорил, обращаясь к другому, стоявшему у двери с автоматом на изготовку:
— Клянусь моей верой: это свир из числа тех, за чью поимку обещано вознаграждение. Потому что откуда тут было бы взяться другим? Третья дюжина улаков! За эти деньги я куплю новый дом для меня и моей семьи. А еще Арбарам наградит меня кинжалом с золотой рукояткой, с искусной ангерольской насечкой на ней и с обращением к Создателю на голубом клинке. А также объявит о глубоком уважении. Ты же будешь свидетелем того, что это именно я схватил его, я-и никто другой.
Это было произнесено, разумеется, на чистой улка-се, в манере и интонации, свойственных этому выразительному языку. Сури не владел речью гор настолько, чтобы по достоинству оценить манеру; но суть сказанного до него дошла. И, как ни странно, этого оказалось достаточно, чтобы в памяти его всплыло и заняло свои места все то, что он еще так недавно силился вспомнить.
— Ну-ка, оторви свою задницу от подстилки, — снова повернулся к нему улкас. — Хотя ты теперь мой пленник, и только мой, я обязан отвести тебя к старшине сотни, может, он захочет о чем-нибудь расспросить тебя. Быстро, не заставляй меня терять время!
За этой тирадой последовал еще один болезненный тычок.
Сури сел на кровати. Беспомощно огляделся. Встретился глазами со взглядом пользовавшей его старухи, и в следующее мгновение она решительно подошла к ул-касу, отстранив второго, что стоял за его спиной. Тот, что был у двери, сразу же направил на нее ствол автомата, но женщина не обратила на это внимания; она вела себя так, словно была уверена в своей неприкосновенности и, схватив первого из улкасов за руку, яростно заговорила, почти закричала, широко и резко жестикулируя. Вряд ли улкас понимал ее слова, но и по жестам можно было догадаться об их смысле: человек болен, он никак не может встать, вот он встанет и сейчас же упадет и будет корчиться в страшных судорогах…
Во всяком случае, именно так понял ее пантомиму Сури; но как воспринял это тот, к кому все слова и жесты и были обращены, осталось непонятным, потому что единственным его ответом оказалось резкое движение рукой, от которого женщина отлетела к противоположной стене и упала.
Вряд ли улкас понимал ее слова, но и по жестам можно было догадаться об их смысле: человек болен, он никак не может встать, вот он встанет и сейчас же упадет и будет корчиться в страшных судорогах…
Во всяком случае, именно так понял ее пантомиму Сури; но как воспринял это тот, к кому все слова и жесты и были обращены, осталось непонятным, потому что единственным его ответом оказалось резкое движение рукой, от которого женщина отлетела к противоположной стене и упала. Улкасы тут же отвернулись от нее, как бы показывая, что с женщинами они всерьез не воюют. Сури снова услышал спокойный голос:
— Так что, тебе помочь встать?
И автомат снова шевельнулся.
Но Сури уже вставал и сам, держась за спинку кровати; постоял секунду-другую, пошатываясь, но почти сразу убедился в том, что вполне может удержать равновесие. Улкас удовлетворенно кивнул:
— Правильно, мужчине стыдно ссылаться на немощь, пока он еще жив.
Хорошо. Теперь возьми все свои вещи, потому что отныне и они принадлежат мне, и ты понесешь их за мной.
— У меня нет вещей… — проговорил Сури, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Не унижай себя ложью, — возразил улкас. — Вы, солдаты равнин, всегда таскаете с собой много всякой всячины, это известно всему миру.
Сури пожал плечами — осторожно, чтобы не вызвать боли:
— Я потерял все, пока падал сверху.
— Тебе в детстве не рассказывали сказок, иначе почему бы ты так скверно придумывал? Падал сверху? Ха! А ну-ка…
И он — наугад или по наитию — ткнул стволом в изголовье постели, с которой только что поднялся Сури. Послышался глухой звук.
— Ты слышишь, а? Что это там так стукнуло — сено в подушке? А может, морская трава? И он откинул подстилку.
— Вот-вот-вот! Может быть, это не твое и ты никогда этого не видал?
Понадобилось мгновение, чтобы обнаруженный предмет занял свое место в памяти Сури. Да, это была очень знакомая ему вещь — его рация дальней связи.
Верно, верно, он ведь был связистом! И еще кем-то… Стой, стой…
Но додумать ему не позволил новый толчок в спину:
— Бери свою торбу, и пойдем. И так с тобой тут провозились неизвестно сколько времени.
Наверное, и в самом деле пришла пора им двигаться — судя по тому, что снаружи, на склоне дюны и на берегу, в разных их концах стали громко пересвистываться, что, безусловно, означало обмен какими-то сигналами и командами.
Три улкаса, что обнаружили Сури в полутемной комнатке рыбачьего домика, повели его — один впереди, двое рядом, поддерживая пол локти, — вниз по склону, а там прямо к одной из шхун, что стояла, бортом прилегая к мосткам. Сури старался не показывать вновь усилившегося страха: как и почти все свиры, он боялся большой открытой воды просто потому, что никогда в жизни не приходилось с нею сталкиваться. Чтобы не бояться, Сури закрыл глаза.