Стесненно улыбаясь, бывший участник разведывательной группы не очень уверенной походкой проследовал мимо провожающих и с облегчением ощутил твердую опору, какой оказалась рука Онго. Онго был в полной форме и с орденом Военного успеха второй степени на груди. Так что приветствия провожающих в полной мере относились и к нему: это ведь был военный госпиталь, и здесь знали цену боевых наград лучше, чем в любом другом учреждении.
— Ну, слава Творцу! — эти слова Сури сопровождались долгим вздохом. — Куда мы сейчас?
Онго отметил, что голос Сури успел уже измениться. Ответил он не сразу; прежде подвел Сури к машине, поднял дверцу, помог сесть и сам уселся за пульт.
— Ко мне, куда же еще? — ответил он наконец. — А вернее, к нам.
— Я долго ждал… ждала этих слов, — сказала Сури.
— Ты не жалеешь?
— Ничуть. Ведь получилось все-таки по-моему: мы вместе. А кто в какой роли — наверное, не самое главное.
— Тебе еще придется привыкать…
— Конечно. Но я к этому готова.
— Все так просто?
— Ну, вопросов, конечно, еще немало. Но…
— Спрашивай.
— Я полноценна?
— Во всех отношениях.
— И смогу родить?
— У тебя есть все для этого.
— Но фигура, анатомия?..
— Изменится, как надо. Если есть в Свире что-то, действительно современное, то это именно инверсионная медицина. Пока ты там лежала, я изрядно подковался по этой тематике. Надо же было чем-то занять время отпуска. Хотя время прошло быстро…
— Что ты теперь? Будешь воевать дальше? Онго, я просто не смогу потерять тебя еще раз.
— Ну, я теперь в разведке, а не в пехоте. В стратегической разведке. Не в окопах.
— Ну да. Это, конечно, курорт!
— Не будем начинать семейную жизнь с сарказмов.
— Тогда скажи, каким будет теперь твое задание.
— Ну, на днях начнется процесс: будут судить тех, кто эту войну задумал и осуществил.
— Ну, на днях начнется процесс: будут судить тех, кто эту войну задумал и осуществил. Я там стану выступать свидетелем.
— Значит, война закончится?
— Ну, вот еще! То есть она закончится, конечно, но только нашей полной — на этот раз — победой. А до нее еще топать и топать.
— Значит, у тебя снова будут группы, забросы…
— Женщина! — сказал Онго строгим голосом, но с улыбкой. — Не нарушай древнего завета. Ты ведь помнишь, что женщина не имеет отношения ни к чему, связанному с войной. В том числе, полагаю, и к военной информации. Очень разумный завет, мне кажется.
Сури ничего не ответила, но возникшая на ее губах ответная улыбка не обещала Онго беспрекословного подчинения новой женщины.
— Ага, — сказал флаг-воин, — понятно. Ты думаешь: вот овладею всей женской технологией очарования и выпытывания — и куда же ты, простодушный вояка, денешься! Так?
Сури бросила на Онго косой взгляд тех самых глаз, которые он никогда не забывал; взмахнула ресницами, и Онго ощутил, что сердце резко изменило режим работы.
— Ты осторожней, — попросил он. — А то врежусь во что-нибудь и не доживу ни до какого задания.
— Я вот тебе врежусь!..
И за этими словами последовала вереница других слов — весьма крепких, широко употребляемых в солдатской среде, но не вполне уместных в устах женщины.
Сури тут же сама поняла это и покраснела.
— Прости. Как-то само собой получилось. Больше не буду. Не сердись.
— Придется тебе еще потрудиться, чтобы стать настоящей женщиной. Не так это просто, как тебе кажется.
Сури не ответила. Она больше не улыбалась. Лицо ее стало хмурым.
— Что грустишь?
— Боюсь, — ответила Сури откровенно.
— Того, что мы станем делать дома? Боишься близости? Но ведь нам не впервые.
— Да. Боюсь. То — не в счет. Я не очень представляю себя…
— Не бойся, я буду осторожен, — пообещал он, хотя и не знал, как это у него получится. Потому что и его мужской опыт был не больно-то велик, а осторожность в нем и не ночевала.
— Арук побери эту войну, — сказала Сури. — Если бы не она, все было бы нормально. Как тогда.
— А по-моему — так лучше. И ты и я — каждый получил свое.
Сури помолчала. А когда машина остановилась наконец, сказала:
— Если так, то поцелуй меня. По-настоящему. Как женщину.
И Онго не заставил ее ждать.