— Думаю, поспорили достаточно, — сказал он. — Существуют две точки зрения, известные нам. Решит голосование. Первая: немедленно приступить к разработке программы…
Голосование прошло быстро.
Против первой точки зрения был лишь один голос — веркома Сидо, понятно. Так что постановили: разработать программу в двухнедельный срок. Ответственные: директор ГПК и начальник ОСС.
Сидо не выглядел очень уж огорченным: похоже, заранее понимал, как все сложится.
Все-таки глубоко вошло в Онго солдатское: перед Директором Про-Института, — а по неофициальным сведениям солдат-информа, институт этот на деле был личным разведцентром Вершителя, — Онго вытянулся так, что казалось, напрягись еще немного, и позвоночник хрустнет и разорвется. Сидо смотрел на солдата доброжелательно и в то же время осуждающе. Впрочем, недовольство относилось не к Онго, а к сопровождавшему его чину:
— Что же вы — даже одеть его по форме не смогли? Стыд и срам!
Онго почувствовал, что и самому ему становится стыдно, хотя он тут меньше всего виноват: доставили его к Директору в том, в чем он был и в камере, и раньше в линии, и обмундирование это относилось к категории б/у — бывшее в употреблении. На множество обертышей нового обмундирования в армии, понятно, не хватало потому, что войны не предполагалось, и получилось так, что превратить женщину в мужика и поставить в строй было куда проще, чем обеспечить его ' всем тем, что полагалось по форме. Сидо, конечно, знал об этом, но полагал, вероятно, что уж одного-то солдата обмундировать можно было. Просто никому это не пришло в голову.
— Садись, солдат, — сказал верком, указав на один из стульев за длинным столом. — Остальные свободны.
«Скверно все-таки, — подумал он при этом, — что не знаешь: кто выносит сор из дому. Кто тут работает на Гумо, пока неясно. Вот и приходится осторожничать».
Остальной — тот, кто доставил Онго сюда, встретив и его, и других еще на аградроме на крыше Института, — отсалютовал и вышел. Онго же осторожно опустился на стул, чья обивка была светлой, почти белой, и солдат опасался замарать мебель.
Верком Сидо помолчал с минуту, внимательно разглядывая его. И, кажется, остался осмотром доволен, хотя и не до конца. Это стало ясно из слов, с которых директор начал:
— По виду не скажешь, что ты такой уж лихой. Может, это и не ты вовсе был?
Где был, кем был? Онго не понял, что имел в виду верком, а потому ответил по уставу вроде бы, но на самом деле неопределенно:
— Так точно.
— Что — так точно? Ты это был или кто-то другой?
— Где был? — пришлось все-таки спросить.
— Бестолочь! — сказал верком Сидо. — Я вроде бы ясно спросил: ты начал операцию по захвату сходного туннеля?
«Вот, значит, как это теперь называлось: многозначительно! «Операция по захвату…» Ну, в общем, так ведь оно и было?»
— Так точно, я. Командир трига был сразу же ранен — смертельно…
— Знаю. Значит, ты. Ну, и что же: она была заранее разработана, эта операция, или на ходу соображал? Экспромтом?
Онго ответил честно:
— Замысел был командира. А когда его ранило, стал соображать на ходу.
— Понятно. Значит, командовал тригом?
— Так получилось. Рядом больше никого не было — все в траншеях. И он сказал…
— Ладно, это мне понятно. Что же теперь с тобой делать, а? Как думаешь?
Ты ведь это… обертыш?
— Так точно.
— Может, отпустить домой? Повоевал ты хорошо, всем бы так. Заслужил мирную жизнь… Хватило с тебя войны, солдат? Я прямо сейчас могу скомандовать — и ступай к маме. А? Или еще не навоевался?
Онго проглотил комок. Сейчас — домой? А что там делать? Искать Сури? К чему — теперь-то?
— Не навоевался, господин директор.
— Хочется к пулемету снова?
Как раз к пулемету не очень хотелось. Но…
— Как прикажете.
— Гм. Как прикажу?
Верком Сидо встал из-за своего стола — такого, что на него наверняка мог бы опуститься легкий агралет-двойка, и еще место осталось бы, — обошел его, остановился прямо перед вскочившим с места Онго.
— Приказать я могу всяко. Могу — к пулемету. Но могу и иначе: произвести в офицеры и поручить выполнение непростой задачи. В трудных условиях. Очень опасное дело. Не то что туннель штурмовать. Но, может, самое важное во всей этой войне дело. Где все будет зависеть от тебя лично и от тех, кого возьмешь с собой. Взялся бы?
Необычным было это, конечно: безвестному солдатику поручить дело действительно первостатейной важности. Риск, безусловно. Никто не одобрил бы — и на самом верху, в Высоком Совещании, и ОСС, разумеется. Любая логика была бы против. А что — за? Только одно, чего ни в одном уставе и ни в одном учебнике не написано: поручать важнейшие дела надо не самым заслуженным, но самым удачливым, и именно тогда, когда они находятся на гребне самой удачи, пока везение еще не кончилось. А в этой войне рядовой Онго Ру оказался первым таким, ухватившим судьбу за вихор. И надо было — Сидо чувствовал — ставить на него, как порой на ипподроме интуиция заставляет ставить не на фаворита, а на никому не известную лошадь — на темную лошадку, которая и придет первой…
Он смотрел прямо в глаза солдату, в упор, пристально, чтобы увидеть сразу, если промелькнет в них хоть краешек сомнения, неуверенности, боязни. Но видел только решимость — не слепую, но азартную.