Онго достал из кармашка динафон. Подключил направленный микрофон величиной с карандаш, направил в сторону двигавшихся и прислушался. Стали различимы звуки шагов, хотя и не очень четкие люди шли профессионально-бесшумно, но быстрый темп говорил о том, что они не опасались чьего-либо нападения. Онго рассчитывал уловить хоть слово, по которому можно было бы понять, кто эти люди: улкасы? Виндоры, которые таились где-то и после отъезда занимавших остров чужаков, решили осмотреть место остановки пришельцев?
Или, может, часть десантников ОСС решила все-таки подстраховать своих летчиков?
В языке заключался бы ответ на этот вопрос, а от него зависело, как поведет себя группа в дальнейшем. Но ни единого слова так и не было произнесено: видимо, люди эти давно и хорошо знали друг друга и могли действовать, не прибегая к словам.
Онго выждал, пока замеченные люди — он насчитал шестерых — удалились сотни на полторы шагов, и только после этого дал сигнал подниматься.
— Выйдем на их след и пойдем, сохраняя диcтaнцию.
— Выйдем на их след и пойдем, сохраняя диcтaнцию. Полная скрытность и тишина. Пока не выясним, кто они и каковы их намерения.
— А что тут выяснять? — спросил Мори. — шестеро улкасов, направление — агралет, цель — либо охрана, либо захват.
— Это тебе птица Чушь прочирикала? — спроь недоверчиво Онго. — Или они тебе анкету представили-с подписью и печатью?
Мори усмехнулся:
— Ты, командир, — человек городской, тебе долго этого не понять. Насчет печати не скажу, но пoдписаться они точно подписались. Ногами. — Просвети меня, если ты такой знающий.
— Походка, командир, вот в чем секрет. Всегда замечай, какая у человека поступь. Что, по-твоему, видор, приспособившийся ходить по палубе, — а она кaчается, — ногу ставит так, как житель равнин, привыкший разгуливать по ровному? Горожанин проносит ступню над самой землей, а горец поднимает ногу eщe выше, у них там гладкие места — редкость, ты и сам мог убедиться. Вот так эта шестерка и прошла; ты npислушивался, а я приглядывался, вот и понял, что он за народ. Станешь спорить?
— Спасибо за науку, — проговорил Онго. — Так всe же: идут они охранять или чтобы захватить? Хотя, — тут же возразил он сам себе, — для нас разница малая. Если охранять, то у агралета защитников станет больше, когда они соединятся. А если будут нападать экипаж начнет сопротивляться, чего доброго, повредят машину, а нам это совершенно не нужно.
— Напасть и уничтожить, пока они не достигли агралета, — тут же предложил горячий Керо.
— Мы не должны шуметь, — сказал Онго уверенно. — Если летчики что-то услышат, заподозрят — замкнутся в своей машине, как улитка в раковине, или Даже рискнут подняться — и им соли на хвост не насыплешь. Устранить их, этот отряд, надо, только тихо. Без выстрела. Сумеем?
— А ничего другого не остается, — высказал общее мнение Мори.
— Тогда так… — проговорил Онго, быстро соображая. — Они сейчас идут не прямо на агралет, а тем же путем, каким вечером уходили оттуда к кораблям: самым удобным, а не самым коротким. Мы побежим по прямой, чтобы перехватить их на подступах. Этим займетесь вы впятером.
— Без тебя, что ли?
— Мы их обгоним, вы останетесь подкарауливать улкасов, а я пойду к самому агралету.
— Думаешь в одиночку справиться с четырьмя?
— Даже в голову не приходило. Но постараюсь увидеть, как обстоят дела у пилотов. Вряд ли они сидят с люками нараспашку: места для них чужие, непривычные, вызывают опасение — пусть даже они считают, что людей тут больше нет, зато звери должны быть. Значит, до света они, полагаю, будут сидеть, запершись. Наверное, из четверых трое спят, один несет вахту. Тогда я там ничего толком не услышу. Но, возможно, не спят двое — тогда они обязательно станут между собой разговаривать, чтобы время шло быстрее и не такой неприятной казалась бы обстановка. И тогда есть шанс получить какую-то информацию, которая нам сможет пригодиться при захвате.
План этот, похоже, энтузиазма ни у кого не вызвал, но спорить разведчики не стали. Мори сказал только:
— Ты командир, тебе виднее.
— Тогда — за мной, бегом — марш!
Пустились бегом. Рассчитано было правильно: ночь уже миновала свой перевал, и поднялся предрассветный ветерок, заставивший толстые, мохнатые листья аруб раскачиваться и шелестеть; шелест этот вкупе с посвистыванием ветра создавал ощутимый звуковой фон, на котором случайный хруст валежины под ногой уже не звучал сигналом тревоги для находившихся в лесу и поднимавшихся по склону все ближе к плоской вершине холма: чем выше, тем ветер становился ощутимее, а шелест — громче.
Рассчитано было правильно: ночь уже миновала свой перевал, и поднялся предрассветный ветерок, заставивший толстые, мохнатые листья аруб раскачиваться и шелестеть; шелест этот вкупе с посвистыванием ветра создавал ощутимый звуковой фон, на котором случайный хруст валежины под ногой уже не звучал сигналом тревоги для находившихся в лесу и поднимавшихся по склону все ближе к плоской вершине холма: чем выше, тем ветер становился ощутимее, а шелест — громче. Пробежали минут пятнадцать, затем Онго скомандовал остановку.
— Осмотримся. Где они?