Может быть и другое объяснение: командование для большей вероятности успеха решило выслать не одну его группу, а сразу две — независимо друг от друга. Возможно такое? Безусловно. Даже то, что его об этом не предупредили, можно как-то оправдать: чтобы не надеялся, что работу сделает чужой дядя, чтобы полагался только на свои силы. В таком случае и этот второй отряд ничего не должен знать о них. Что же, тогда все в порядке?
Но в это не верилось. Ладно, решили послать два отряда — послали. Дело хозяйское. Однако второй отряд ведь продвигается по тому маршруту, который был назначен группе Онго и от которого они отказались в самый последний миг, никого об этом не поставив в известность. Значит, двум почти одновременно выступившим отрядам указан один и тот же маршрут движения? Но на такое не был способен даже самый глупый военный чиновник, потому что это никак не увеличивает вероятности успеха. Если дорога где-то контролируется улкасами, то придется вступить в бой тому, кто придет туда первым, но и второму не останется ничего другого — разве что повернуть назад и отходить, убедившись, что здесь не пройти. Отходить в поисках иной возможности прорваться в нужный район? Но если такая возможность вообще существует, то второй отряд и был бы сразу послан на ее поиски, иначе говоря, в другом направлении. А он оказался здесь. И если бы Онго повел свою группу по разработанной заранее схеме, то эти — вторые — сейчас продвигались бы в его . тылу. Зачем? Чтобы не дать отступить? Или?..
Возможно, Онго и еще рассуждал бы в поисках разумного объяснения обстановки. Но, рассуждая, он продолжал слушать — и именно это помогло ему сделать окончательный вывод. Потому что тот же голос, что уже был однажды услышан, прозвучал вновь, негромко, но ясно:
— Ни единого следа. Ясно: они тут не проходили. И другой — в ответ, так же приглушенно:
— Где же еще? Единственный путь.
— Ну, у него там — знатоки этих мест…
На это ответ последовал после небольшой паузы:
— Как бы ни шли — Ур-Обора им не миновать.
— Там их и встретим.
— Если они не впереди.
— Придут они первыми — мы издали услышим.
— Придут они первыми — мы издали услышим. Там их ждут не дождутся.
Короткий смешок. И снова: вдохи — выдохи, вдохи — выдохи. И тяжелая поступь по каменистой тропе.
Ну, что же, пожалуй, все понятно. Хотя и невесело.
Онго выключил динафон. Сказал одним дыханием — учитывая, что и в том отряде могли прослушивать окрестности:
— Сидим тихо-тихо. Выждем, пока не пройдут.
— Кто там? — Это Керо не удержался, задал вопрос начальнику.
— По нашу душу.
— Улки?
Онго лишь покачал головой. Глаза Керо стали еще уже: понял. И остальные тоже.
— Слушай, так, может, их…
Онго едва заметным движением дал понять: не годится.
— Нас здесь нет, понял? Ни для них, ни для кого другого. А сейчас — отдыхаем. Не шевелиться. Не говорить. Дышать тихо.
Так прошло еще больше дюжины минут. Онго снова слушал, снизив громкость до предела: топот раздавался теперь словно внутри его черепа, грозившего вот-вот разлететься на кусочки. Нито сверху по-птичьи чирикнул. Онго поднял глаза. Нито жестом показал: прошли по тропе. Не заметили, не учуяли. Уходят.
И в самом деле, звуки уже не рвали слух. Становились все глуше. И, выждав еще, Онго подал команду:
— Всем одеваться.
И сам нагнулся, расстегивая ранец.
В Сургане, столице Свиры, и тем более в Постоянной Резиденции Вершителя Мору жизнь была, конечно, полегче, чем в горах, — во всяком случае, по внешним ее признакам. И ходили там не по каменным осыпям, а по ковровым дорожкам, и обедали не всухомятку, а в удобной столовой, где не котелки с фляжками составляли сервировку, а столовая посуда из тончайшего, полупрозрачного куррона, расписанная золотом, кубки из кристалла с государственными гербами, серебряные приборы и все такое прочее. А главное — говорить тут вроде бы можно было в полный голос, не опасаясь, что тебя услышит кто-то из тех, кому слышать здешние разговоры никак не следует.
И все же на этот раз в обширном, со знаменами и портретами великих предшественников, кабинете Вершителя разговаривали едва уловимо — как будто самим собеседникам было неприятно слышать собственные слова. И то сказать, что тема разговора была не очень-то приятной. Хотя и вовсе не новой.
Разговаривали двое: сам Вершитель и верком Сидо. И разговор шел о том, о чем только и мог сейчас идти между этими людьми и в этом месте, — о войне.
А точнее, о том, что идет она не так, совсем не так, как ей следовало бы. Еще точнее: похоже было, что свиры начинают эту войну проигрывать, тогда как прежде все подобные войны, раньше или позже, кончались по нулям — обе стороны оставались при своих. Теперь же впечатление было такое, что улкасы о ничьей и не думают. Что война с самого начала задумана с их стороны как окончательная и победоносная, хотя теоретически до ее начала уже одно такое предположение любому сколько-нибудь грамотному аналитику показалось бы донельзя глупым и не правдоподобным. «Горцы победят в открытом бою могучую равнинную страну с ее мощной современной техникой и немалыми резервами — и техническими, и людскими? Смеху подобно!» — так ответил бы любой мыслящий. Сейчас же подобное предположение уже не казалось нелепым; даже более, оно перестало быть предположением и перешло в категорию большой вероятности.