— А куда подевался доблестный страж порядка Макаронин? Или вы скажете, что отправили его в длительную командировку по обмену опытом с полицией Лос-Анджелеса?
Капитан поскучнел и отвел свой острый глаз в сторону.
— А Макаронин на задании…
— На каком задании?! — не дал я сбить себя с толку.
— На каком?! — обозлился дежурный. — На секретном! И в интересах следствия я не могу назвать тебе его местонахождение!
— Да ладно тебе, — перешел я на фамильярный тон, — участковый на секретном задании! Тоже мне — комиссара Эркюля Мэгрэ нашли! Или у вас срочное, строго засекреченное обследование районных помоек?!
— Слушай, ты, реклама криминала, шел бы ты отсюда, пока я тебя в обезьянник до утра не определил! — совершенно уже завелся капитан.
— Но-но! — не уступал я. — А закон о средствах массовой информации изучал?! У меня, между прочим, редакционное удостоверение имеется, так что давай, сажай, а я потом статейку опубликую о беззаконных зверствах милиции в Железнодорожном районе!..
— Ой! — состроил дежурный испуганное лицо. — Смотрите — средство массовой информации притопало! Да твой листок читают два десятка человек и то исключительно рекламу! Массовая информация о том, какой наш губернатор умница!
Мы еще долго могли бы обсуждать милицейско-журналистские проблемы, если бы в этот момент на лестнице, ведущей на второй, руководящий, этаж отделения не появился его начальник, полковник Быков Василий Васильевич. Я тут же метнулся к нему, а он совершенно неожиданно попытался резко изменить курс своего следования и вернуться наверх. Однако я был моложе и потому успел перехватить дородного полковника уже на второй ступеньке.
— Информации для прессы не имею! — сурово и непреклонно заявил Василий Васильевич, делая шаг в сторону и намереваясь обойти меня. Однако я быстро сместился, перегораживая ему путь, и в свою очередь не менее сурово поинтересовался:
— Вы считаете, мне стоит обратиться в городскую прокуратуру?!
Полковник посмотрел мне в глаза долгим отеческим взглядом, потом зыркнул в сторону завозившегося дежурного и устало вздохнул:
— Пройдемте ко мне в кабинет, там поговорим…
Я пропустил полковника вперед и двинулся следом. Первый этап борьбы за информацию я выиграл — со мной согласились поговорить.
В кабинете начальника отделения было просторно, но делово. Мебель стояла здесь уже многие годы и была настолько массивной, что казалась вросшей в старый, натертый мастикой паркет. Полковник опустился в свое монструозное кресло, бросил на совершенно чистый стол фуражку и кивнул на кресло для посетителей. Я присел на самый краешек этого полудивана, опасаясь потеряться в его необъятной глубине, и уставился на хозяина кабинета. Тот, поморщившись, словно увидел перед собой рецидивиста, ушедшего в несознанку, спросил:
— Так что вас интересует?..
— Меня интересует, где сейчас может находиться старший лейтенант Макаронин? — коротко ответил я.
— Макаронин… — задумчиво протянул полковник и замолчал на долгую минуту. А затем очень осторожно начал объяснять.
— Видишь ли, пресса, последнее время старший лейтенант не слишком хорошо себя чувствовал. И то сказать, нагрузка у моих орлов сам знаешь какая — и не доспят, и вовремя не поедят, то драка, то семейный скандал, то бомжи в подвале, то беспризорники в теплотрассе… А людей в отделении раз-два и обчелся… Но наш коллектив, несмотря на объективные трудности, с честью решает поставленные перед ним задачи.
Кривая раскрываемости преступлений неуклонно растет, бандитизм, например, практически полностью искоренен с территории района…
— Макаронин куда делся?.. — довольно грубо вышиб я полковника из наезженной колеи доклада. Он поперхнулся хвостом незаконченной фразы и хмуро взглянул мне в глаза. В его взгляде была тоска.
— Макаронин… — еще более задумчиво повторил он. — Так я и говорю, последнее время старший лейтенант плохо себя чувствовал…
— В чем же это плохое самочувствие выражалось? — задал я быстрый наводящий вопрос. — У него живот болел, старые раны ныли или голова с похмелья гудела?
— К-гм! — снова поперхнулся полковник, но не стал вступать со мной в полемику по поводу нравственного облика своих «совершенно непьющих» сотрудников. — Скорее у старшего лейтенанта появилась некая навязчивая идея, которая… мешала ему выполнять свои служебные обязанности… Именно это я ему и сказал, когда он в очередной раз попытался мне эту идею доложить…
— Какая идея?!
Я был серьезно удивлен, поскольку никаких навязчивых идей Юркая Макаронина никогда не имела и не могла иметь в принципе. Не могла Юркина голова выдать какую-либо идею, я-то это точно знал!
Василий Васильевич замялся, но потом все-таки решил поделиться с прессой:
— Я тебе скажу, только ты этого в своей… газете не печатай… Впрочем, даже если ты это напечатаешь, я скажу, что ты это сам выдумал, над тобой и будут смеяться…
И он выжидающе уставился на меня.
— Хорошо, — сразу же согласился я. — Пусть эта информация будет не для печати. У меня вообще-то задание разыскать старшего лейтенанта… или его тело, а там видно будет, что писать, а что нет.
Полковник покачал головой и неожиданно полез в стол. Порывшись в ящике, он протянул мне лист бумаги, на котором корявым макаронинским почерком было выведено: