Его остроносая мордочка стала при этом настолько уморительной, что я не удержался от улыбки.
Увидев, что я заулыбался, каргуш вскочил с пола и возмущенно заорал:
— А чего ты, собственно говоря, ощерился?! Я что, фокусы показываю или выгляжу клоуном?! Мало того, что эта белобрысая дылда на вопросы не отвечает, так он еще и надсмехается!
— Ну что ты орешь? — примирительно проговорил я. — Мне и в голову не приходило кого-то обижать. И улыбнулся я совершенно непроизвольно…
И я снова улыбнулся.
Каргуша после моих слов, а в особенности после новой улыбки буквально затрясло. Его передние лапки сами собой сжались в кулачки, глазки зажглись багровыми угольками, хаер распушился, а серая шерстка на загривке поднялась дыбом.
— Так ты все, что я говорил, прекрасно понимал и специально молчал, чтобы вывести меня из себя!!! Да я тебя!!!
— Ты не драться ли собрался?! — изумился я и едва удержался от того, чтобы не расхохотаться.
— Ах ты!.. Ну, погоди! — яростно прошипел каргуш и мгновенно исчез, словно его и не было.
— За рогаткой побежал, — раздался спокойный голосок позади меня. — И разрывную гальку наверняка прихватит…
Я быстро оглянулся. Возле моего каменного ложа стоял еще один каргуш, на этот раз точно тот, которого я видел накануне. Его зеленый хаер и длинные темные трусы мне хорошо запомнились.
— Так он все-таки обиделся? — огорченно спросил я.
— Скорее рассвирепел, — спокойно ответил каргуш. — Фока всегда свирепеет, когда ему не отвечают. Он почему-то считает, что когда он к кому-то обращается, тот должен немедленно ответить. Молчание Фока расценивает как вызов — его, мол, демонстративно не желают замечать, намекая на его малый рост.
Каргуш совсем по-человечески пожал плечиками и добавил:
— Вот теперь он за рогаткой побежал…
— А зачем ему рогатка? — поинтересовался я.
— Войну тебе объявлять, — пояснил каргуш.
— Войну?! Мне?! — удивленно воскликнул я. — Да почему?!
— Ну, ты же его оскорбил. Если бы Маулик не запретил тебя трогать, Фока тебя на месте бы загрыз, а так он вынужден официально объявить тебе войну и истребить тебя по всем правилам военного искусства и международной дипломатии.
Я, честно говоря, не слишком испугался, услышав о намерениях моего нового оранжевоволосого знакомца, выглядел он как-то не слишком страшно. И все-таки мне не хотелось начинать свое знакомство со здешними порядками и обычаями с объявления войны… мышке. Эти каргуши все больше ассоциировались у меня с земными мышами или, скорее, с их увеличенными мультипликационными подобиями.
— И что, предотвратить начало военных действий никак нельзя?
— Ну как его можно предотвратить, если Фока заявится с рогаткой? — самым безразличным тоном ответил зеленый хохол, однако в его интонации я почувствовал скрытую смешинку. Видимо, он решил, что напугал меня своим Фокой и его рогаткой. Вот этого я стерпеть никак не мог, поэтому я нахмурился и резко сменил тембр голоса:
— Ну что ж, война так война! — проговорил я суровым мужским баритоном. — А ля гэрр, ком а ля гэрр! Придется твоего дружка проучить, сбить с него, так сказать, излишнюю воинственность!
Тут я заметил, что субъект, к которому была обращена моя грозная милитаристская речь, тоже исчез.
Я еще раз огляделся, подумал с досадой, что напрасно ввязался в спор с этим оранжевоголовым коротышкой и остался без завтрака, а затем от нечего делать двинулся в сторону ближайшего выхода.
Чем ближе я подходил к этому темному проему, тем более странным он мне казался. Ярко освещенная, искрящаяся гранитными блестками стена в этом месте была матово-черной, словно весь свет, падающий на нее, полностью ею и поглощался. Не отражалось ни кванта.
Наконец я остановился прямо напротив этого странного пятна. Действительно, никакого прохода здесь не было, но не было и гранита стены, вместо горной породы в этом месте располагалась какая-то… пустота. Я пытался убедить себя, что это некий занавес черного бархата или какой-то черный лишайник, покрывший выглаженную стену, — ничего не получалось. Все мое существо было проникнуто убежденностью в том, что я вижу именно пустоту, ничто, причем ничто, куда-то ведущее!
Я медленно, осторожно протянул руку, собираясь коснуться этой странной черноты, и тут же у меня за спиной раздался уже знакомый голосок:
— А вот этого делать не надо!
Я тут же отдернул руку и, не оборачиваясь, спросил:
— Почему?
— Потому что тебя выкинет отсюда через этот переход, а куда ты попадешь… если вообще куда-то попадешь, неизвестно. И где мы тебя потом разыскивать будем?..
Я медленно обернулся. Позади снова маячила знакомая мышиная фигурка с зеленым хохолком на голове.
— Ты хочешь сказать, что не знаешь, куда ведет этот… тоннель?
— А этого никто не знает…
— Вот как?.. Почему?
— А потому что все эти выходы блуждающие… Один Демиург знает, где этот выход окажется в следующий момент…
— Ага…
Я еще раз с гораздо большим интересом осмотрел черный портал, а потом перевел взгляд на малыша и с некоторой ехидцей поинтересовался:
— А куда это ты пропал?..
— Да никуда… — совсем по-человечьи пожал он плечиками. — Ты ж колдовать начал, вот я и… схоронился, от заклятия подальше.
— Я начал колдовать? — удивленно переспросил я.
— Конечно. — Каргуш почесал нос. — Я сразу понял, как только ты начал непонятные слова выговаривать.
Я быстренько припомнил, чего это я такого непонятного наговорил, но кроме французской поговорки, произнесенной на чистом русском языке, ничего не припомнил. Значит, именно эти «непонятные слова» так напугали моего милого, дружелюбного каргуша!
Я было собрался его успокоить по поводу «непонятных слов», но в этот момент наш спокойный познавательный разговор был прерван самым беспардонным образом, самым безобразным воплем:
— А! Он сбежать пытался, да ничего не получилось! Что, не принял тебя переход?! Ну, теперь ты попался!
Посмотрев в направлении этого вопля, я обнаружил, что вернулся рыжеволосый задира. Он стоял, чуть пригнувшись, шагах в шести от меня, причем в его передних лапах было зажато странное сооружение, собранное из… палок и веревок. Разглядеть это устройство целиком мне было довольно сложно из-за его малого размера, но я прекрасно видел пристроенную сверху деревянную ложку, с одного конца прикрученную к конструкции каким-то толстым жгутом, а с другого придерживаемую каргушечьей лапой. В черпачке этой ложки покоилась… маленькая звездочка!
Я не отрываясь смотрел на это сияющее чудо, а каргуш тем временем вещал самым напыщенным тоном:
— Ты, непомерно наглый, длинный, грязный, вонючий, необразованный, неотесанный, грубый, мерзкий, очень нехороший и глупый сквот, обнаглел до такой степени, что посмел нанести мне смертельное оскорбление! Я, благородный каргуш из рода ярко-красных каргушей, отличающихся мягкостью, покладистостью, честностью, правдивостью, миролюбием, приятной внешностью, объявляю тебе войну не на жизнь, а на смерть и заявляю, что не успокоюсь до тех пор, пока твое вонючее длинноногое тело не будет зарыто на самом позорном кладбище Поля Скорби!
Здесь он приостановился, сделал новый глубокий вдох и закончил:
— Я делаю первый выстрел в этой войне!
Он вдруг страшно ощерился и отпустил край ложки.