В коридоре собралась толпа. Честно говоря, Остерляйнен не обладал талантом комика. Его язвительные шпильки не блистали оригинальностью. Но и кудряш не уродился ценителем тонкого юмора. Ему хватило. Красный, как вареный рак, он стоял, сжимая кулаки.
Над ним потешались, ободряя злослова:
— Так его!
— Загибай!
— Лихо приложил!
Стало ясно: прошлые кривляния Остерляйнена — мелочь, детские забавы. Сейчас патлатый нарывается на серьезную таску. Теодор придвинулся ближе: перехватить кудряша, если тот кинется на обидчика с кулаками. Что делать, если кудряш предпочтет кулакам заклятье, усатый не знал.
А Хулио разливался соловьем:
— Валух! Грыжа с кочерыжкой! Вшивый каракуль! Залей бельма дерьмом! — оно у тебя вместо мозгов…
Вшивый каракуль произвел впечатление. Кто-то зааплодировал.
— Разопри тебя и выверни! Чтоб ты канавы рогами копал! Чтоб тебя чирьи сожрали! Чтоб ты девок толкал, а они не падали!
Кудряш стал похож на быка, которого дразнят багровой тряпкой.
Он рыл землю копытом и пускал пар из ноздрей. Не мастак в словесных баталиях, он судорожно искал способ с честью выйти из ситуации.
— Сто бревен тебе в левый глаз! Шершнелей в штаны! Рака в утробу! Семь плевков в глотку, и все чахотошные! Чтоб тебя навыхлест скукожило!
— На порчу смахивает…
— Глазит?
— Малабрийская школа?
— Не-а… «жуайез», что ли?..
— Колдуешь, урод? — кудряш сумел вклиниться в поток гадостей. Так кидаются с обрыва: зажмурясь, не думая о последствиях. — Вот я тебе…
С угрозой, нарочито медля, дабы дохляк осознал, что сейчас произойдет, кудряш наморщил лоб. В центре, над складкой, образовавшейся меж бровями, дрогнули, проявляясь, веки — морщинистые, черепашьи. Они моргнули раз-другой — и третий глаз открылся настежь.
Хулио подавился очередной колкостью.
* * *
Вернувшись домой с целью переодеться, капитан Штернблад застал во дворе Мартина Гоффера, голого по пояс. Изодранный, словно он воевал с грифоньим выводком, компаньон — ученик, ключник, друг и прочее — мазал раны дурно пахнущим бальзамом. Выглядело это ужасно.
Казалось, плечи, руки и грудь Мартина вспахали под сев.
Капитан знал состав бальзама. Корень окопника, подорожник, барсучий смалец, арника, конский каштан. Знал он и то, что борозды на теле Гоффера со временем исчезнут, оставив два-три шрама. Он не знал главного: в какой передряге пострадал Мартин?
На дом напали?
Гоффер решил завести ручного виверныша?
Бред…
Кивнув капитану, невозмутимый, как ла-лангский идол Хо-Хо, Мартин продолжил лечение. Сдерживая стоны, покряхтывая, когда требовалось дотянуться до лопатки, он втирал бальзам легкими движениями. Понадобись Штернбладу оценить ситуацию двумя словами, капитан бы ни на миг не задумался.
Вонь и гордость.
Вонь от лекарства. Гордость… От победы?
— Вам письмо, — сообщил Мартин. — Я положил его на секретер.
— Успеется, — ответил капитан. — Кто это тебя?
— Ерунда. Гарпия.
— Келена?!
— Какая Келена?
— Та гарпия, что лечит Биннори! Глупости, она едва ковыляет…
Рудольф Штернблад умел отражать удары самого разного рода. Но этот, признаемся честно, он пропустил. И сейчас хватал ртом воздух, восстанавливая дыхание.
— А-а… — с отменным равнодушием зевнул Гоффер. На его лбу расцветал восхитительный синяк: лазурный с багровыми краями. — Студентка. Нет, не она. Самец. Взрослый, старый гарпий. Что я, мальчика от девочки не отличу?
Массивный, крепкого телосложения, он и чувством юмора обладал соответствующим.
— Чем ты не понравился твоему гарпию?
— Понятия не имею. Я вышел в переулок. Там стучали. А он на меня, с дерева… Короче, побеседовали по душам.
Версия с бестьефобами, напавшими сперва на Доминго, а там и на Келену, рушилась на глазах. Рассыпалась прахом, висела клубами известковой пыли. Оставалось предположить, что Мартин Гоффер — скрытая хомобестия, и враги по-прежнему стараются досадить креатурам капитана. Либо пытаться связать несвязуемое.
Оставалось предположить, что Мартин Гоффер — скрытая хомобестия, и враги по-прежнему стараются досадить креатурам капитана. Либо пытаться связать несвязуемое. Выстроим логическую цепочку: некий бестьефоб напал на гарпию-студентку, ее сородичи узнали, возмутились и послали могучего старика — допустим, деда Келены — отомстить негодяю.
Негодяя могучий старик не сыскал. И решил мстить первому встречному: например, Мартину…
«А луна сделана из яичного желтка, — хихикнул кто-то в голове Штернблада. — Перескажи версию фон Шмуцу. Пусть получит удовольствие…»
— Давай-ка я, — капитан подошел к пострадавшему, отобрал ветошь, которой тот наносил бальзам, и принялся макать да смазывать. — А ты рассказывай.
— Вам письмо, — напомнил Мартин. — От сына. Я видел личную печать.
— Успеется, — капитан отмахнулся, будто от назойливой мухи. Хотя больше всего на свете ему хотелось кинуться в дом, схватить письмо от сына и распечатать. — Корпия есть?
«Если когда-нибудь потомки захотят изучить нашу переписку с Вильгельмом, — подумал он, мрачно улыбаясь, — им не понадобится много времени. Клянусь пяткой Добряка Сусуна, им и часа-то не понадобится…»
— Есть. Я надергал.
— Где лежит?
— Рядом с тканью для перевязок.
— Хорошо. Обожди, я принесу.