— Стационар?
— Заочное. Я не хочу лишиться такого помощника.
— Не рановато ли? — усомнился малефик. — Для диссертата?
Сам Мускулюс защитил магистерский диссертат поздно, в тридцать два года. Каждого юного магистра он воспринимал, как вызов. Знал за собой эту слабость, боролся с ней — и проигрывал вчистую. Он тоже готовился заочно, без отрыва от работы. Работа и подсказала тему: «Специфика малефакторных воздействий на инферналов в свете теории Кручека-Цвяха». Тема — верней, ее первопричины — иногда снилась Андреа по ночам.
В такие ночи жена бранилась, что он громко стонет.
— В самый раз. Говорю ж, славный мальчик. Счастливо, Серафим. Не провожайте, я спущусь один…
Будто подслушав, молодой гипнот внизу стал отвязывать торбы. Крупный, плечистый, резкий в движениях, он ничем, кроме глаз, не походил на Скуну. Все время, пока карета не уехала, доцент стоял у окна и гадал, кого напоминает ему грядущий магистр.
Не догадался.
— Знакомое лицо, — эхом откликнулся малефик, держась за подоконник. — А приглядишься, и вроде бы ничего знакомого…
— Вы собираетесь у меня заночевать, судари?
Ехидства старому лейб-малефактору было не занимать.
* * *
Утреннее солнце плясало в витражных стеклах. Зайчикам не сиделось на месте — стаей они гуляли по площади, радужной пургой мели по толпе, превращая студиозусов в красноносых паяцев, желтолицых тугров и синюшных мертвяков. Кто-то из старшекурсников наложил на окна фасада «лихой финтифлюгер», решив таким образом отметить первый день занятий.
Праздник удался. Приподнятое настроение витало над толпой, вливавшейся в гостеприимно распахнутые двери. Новички с восторгом вертели головами, бакалавры подшучивали над «школярами» и уступали дорогу важно шествовавшим деканам. В холле у расписания занятий образовалась толчея. Рокот голосов отражался от высоких сводов. Со стен на молодежь, снисходительно фыркая, взирали портреты великих чародеев прошлого — основателей и первых профессоров реттийского Университета Магии. Портреты выглядели на удивление живыми, словно вчера вышли из-под кисти художника.
Обмениваясь между собой знаками, от комментариев они воздерживались.
Кому охота в чулан? — темень, сырость, диспуты с голодными мышами…
— Вступительная лекция «Основы манонакопления», — вслух прочел мальчик в заштопанном камзольчике. Он вцепился в планшет расписания обеими руками, очень боясь, что людской водоворот унесет его отсюда, завертит — и выбросит где-то, где нет в жизни счастья. Недоверие, свойственное тем, кому удача улыбалась редко, омрачало детскую радость. Неужели правда? Он, Яцек Деггель из Лотрены — королевский стипендиат?!
Даже недавняя попойка в «Шляпе волхва» не смогла до конца убедить Яцека в реальности происходящего. Утром болела голова, хотелось пить, а веры не прибавилось ни на грош.
— Аудиторию глянь! И корпус.
— Корпус — главный. Аудитория 5-14. Это где?
— Здесь. На пятом этаже, небось. Дальше у нас что?
— Введение в теормаг. ГК, 3-04.
— Нормально, — тоном бывалого студента отозвался Клод. — В другой корпус топать не надо. Яцек, вылезай, а то опоздаем…
Выбраться из напирающей толпы оказалось труднее, чем достичь сердцевины. Когда Яцек наконец предстал перед сокурсниками, оправляя растерзанную в давке одежонку, его подхватили и волоком доставили в безопасное место — через холл шествовала процессия без пяти минут магистров с факультета интенсивного экзорцизма. К этим старались близко не подходить: каждый экзорцист нес клетку — дно из железа, купол из прутьев олеандра. В клетках верещали мелкие бесы — улов с летней практики.
Корча рожи, приплясывая, дерзко выпятив налитые кровью приапы, они — бесы, а не экзорцисты — обещали любому, кто согласится на одержимость, сорок бочек наслаждений.
Последним, ухмыляясь, шел толстяк — староста группы. Он нес глазурованный, опечатанный по всем правилам кувшин. Из недр кувшина доносился смачный храп джинна. Похоже, тот был рад отдохнуть тысчонку-другую лет от разрушения городов и возведения дворцов.
— Ого, сколько наловили!
— Тоже мне невидаль! — скривился Хулио Остерляйнен, взлохматив пятерней свою примечательную шевелюру. — Это разве бесы? Мелочь пузатая!
— Ты хотя бы мелочь поймай, герой.
На плечо Хулио легла тяжелая лапа самого старшего из первокурсников — усача Теодора. Подначить по-деревенски обстоятельного, невозмутимого Теодора не получалось даже у записных насмешников. Зато усач был единственным на курсе, способным по-доброму утихомирить любого зубоскала.
— Видел я эту мелочь. Пакостят по-взрослому…
И никто в это время не смотрел на Яцека Деггеля, который провожал экзорцистов странным, остановившимся взглядом. Не может, не должен так смотреть мальчишка, которому не исполнилось и шестнадцати; сопляк, в восхищении чуть не извертевшийся на пупе: я!.. студент!..
— Не смейся над бесами, — сказал мальчик, и Хулио подавился заготовленной остротой. — Иначе они посмеются над тобой.
Когда-то семейство Деггелей знавало лучшие времена. Яцек этих времен не застал, но много слышал о них от бабушки. Долгими зимними вечерами, забравшись под теплое стеганое одеяло, украшенное, как и все белье в доме, красивым вензелем, мальчик внимал историям — о славных деяниях предков, о былом величии и богатстве рода, о знатных гостях и блистательных приемах.