Но танца не прервал.
— Сделайте что-нибудь! — с отчаянием воззвал слуга к быстро чернеющему Овалу Небес. — Помогите ему!
И Овал Небес, мигнув звездами, ответил:
— Усадите больного в кресло.
— Сделайте что-нибудь! — с отчаянием воззвал слуга к быстро чернеющему Овалу Небес. — Помогите ему!
И Овал Небес, мигнув звездами, ответил:
— Усадите больного в кресло. Держите, пока я произведу захват.
Кручек задрал голову вверх. Подслеповато щурясь, он с трудом разглядел темный силуэт гарпии, устроившейся на перилах лоджии.
— Мэтр Томас! Вы слышите меня?! Мэтр, умоляю…
Капитан Штернблад кивнул псоглавцу:
— Готовься, Доминго. Берем…
В следующее мгновение капитан возник рядом с поэтом. Мягко, почти нежно, он оплел мэтра руками, как спрут — щупальцами, сковав движения. Казалось, в руках Штернбалада нет костей. Поэт затрепыхался мухой, угодившей в паутину. Тут подоспел псоглавец, и они с капитаном понесли больного к плетеному креслу.
В свете шандалов доцент разглядел: одежда поэта разорвана. На скуле ссадина, шею пачкает струйка запекшейся крови. Тысяча демонов! Что стряслось с беднягой?
— Что вы себе позволяете, господа?! Немедленно отпустите мэтра!
Слуга разрывался между двумя противоречивыми стремлениями: помочь хозяину и… не мешать гостям помогать хозяину! От вида плененного Биннори восставало все его существо, требуя вмешаться без промедления. То, что против двоих умелых солдат у слуги не было даже тени шанса, не имело значения. Но рассудок выливал на пылкое сердце ушат ледяной воды. Без насилия, увы, не обойтись. Никто не хочет зла мэтру. Так нужно, чтобы гарпия могла провести сеанс…
Но что значат доводы разума по сравнению с криком души?! Мало того, что хозяин не в себе, что он сошел с ума и угасает. Так в придачу его силой волокут на заклание страшной женщине-птице, притаившейся во тьме! У Абеля Кромштеля сегодня был трудный день. Его трясло, бросая то в жар, то в холодный пот. «Держись! — бормотал он. — Держись, без тебя мэтру не выплыть…» — и чудом, о котором позже не захочет писать в дневнике, сумел остаться на месте.
— Спасибо, господа. Сейчас я произведу захват. Потом… Не знаю, наверное, его можно будет отпустить. Если что, продолжайте держать. Просьба никому не двигаться.
С балкона сорвался серый вихрь.
* * *
Воронка тайфуна ревела разъяренной медведицей. Клыки молний норовили достать незваную гостью. Келена лавировала в опасно изгибающемся туннеле — ускоряя или замедляя падение, уворачиваясь от разрядов, шипящих с бессильной злобой. Топорщились перья, в волосах трещали искры, удары грома оглушали. Соринка попала в око урагана, и вихрь-исполин отчаянно моргал, пытаясь избавиться от инородного тела.
Обычно второй вход дается легче первого. Но только не в том случае, когда в психономе пробудился доминантный паразит. Судя по кризису Биннори, доминант был чрезвычайно силен. Войди Келена в психоном через уже проложенный тропос, паразит почуял бы ее слишком рано и не дал работать. Для прямой схватки она еще не готова.
Сперва надо поставить карантин и обзавестись сворой.
Миг падения тянулся, закручиваясь спиралью. Он хотел бы, да не мог длиться вечно. В последний раз воронка взвыла, томясь от разочарования, и выпустила несостоявшуюся добычу. Келена спикировала под взбудораженное небо психонома. Черными овцами по лугу неслись тучи. Внизу расстилался знакомый пейзаж, если не считать естественных изменений. Город, рождение которого она наблюдала в прошлый раз, разросся, заматерел. Часть окраин состарилась и просела — будто намеревалась вскорости уйти обратно под землю.
Пока человек жив, мир его души находится в состоянии творения. Что-то возникает, что-то исчезает, здесь проступает рельеф, там развоплощается призрак… Рождаются города и страны, моря и суша. Их заселяют люди и удивительные существа — преломление образов тех, с кем ты встречался в творящей жизни. Лишь после первой смерти создателя психоном обретает завершенность. Все, что не оформилось до конца, отмирает, прорехи затягиваются — судьба-белошвейка умело штопает дыры на погребальном саване.
В мир нисходит постоянство.
Это не так уж плохо. Костенеет лишь оболочка психонома. Горы не бродят с места на место, на небосклоне не вспыхивает третье солнце, океаны не мелеют, а земля не уходит под воду. Жизнь продолжается — для всех, включая самого создателя, сменившего жизнь творящую на жизнь творимую.
Келена набрала высоту. Ей необходима свора. Она стала вспоминать здешние якоря, где могут гнездиться мелкие паразиты. Из таких получаются отличные церберы. Радуга мерцала на горизонте, временами превращаясь в кляксу угольной черноты. Там — дворец. Ожог болевого воспоминания. Почуяв врага, доминант начал шарить по окрестностям в поисках конкурента — и мелочь забеспокоилась.
Вон как пульсирует!
Крылья несли гарпию к цели. Ветер продувал тело насквозь, одаривая веселой силой. Поток анемоса — «ветра жизни» — искал себе новые русла. Содрогаясь, дворец стремительно приближался. Его покидал — и никак не мог покинуть Биннори верхом на осле. Бедное животное стучало копытами, но распахнутые настежь ворота жевали дорогу, всасывая ее в голодное чрево здания.