— Молодой человек! Да-да, вы, с глефой. Будьте так любезны, сходите за лекарем.
Кто бы усомнился, что Тибор Дуда бегом отправится выполнять просьбу? И магия была тут ни при чем — личное обаяние, и только.
— Нужна вода — промыть рану. Остальное — дело лекаря.
Когда гарпия несла из кухни воду в ковшике, в коридоре объявился Кристиан. Давай, мол, пособлю. Келена шикнула на дурака: тебе самому лекарь нужен! Сиди у окна, карауль. Как придет, да с Гердой закончит — покажешь руку.
Падение добавило Непоседе ума. Перечить он не стал.
— …Все. Пусть спит. Теперь мы можем поговорить?
— Если не возражаете, профессор, то на кухне.
Исидора сдерживала шаг, следуя за ковыляющей гарпией. Войдя, она плотно притворила за собой дверь. Остывшая печь, стол с кастрюлями, два табурета… Идеальное место для беседы между студенткой и профессором. Вздохнув, Горгулья остановилась у окна, смотря на улицу, где еще недавно бесновалась толпа.
Гарпия ждала у стенного шкафчика.
Обе женщины чувствовали себя неуютно. Слишком близко. Как в бою. Окажись между ними хоть полдюжины шагов, было бы легче. Но выбирать не приходилось.
— Я пыталась вас убить. Я виновата.
Голос Исидоры, обычно громкий и внятный, звучал шелестом травы. Горгулья не умела извиняться. Она просто констатировала факт. Без прелюдий, без долгих объяснений. Причины, мотивы — ничто не играло роли. Я пыталась вас убить.
Я — виновата.
— Знаю. И не держу на вас зла.
— Вы не умеете держать зла. Я в курсе.
— Не умею. У каждой из нас свои особенности. Это плохо?
— Не мне судить. Вы не отказываетесь от своего предложения?
— Какого?
Гарпия прекрасно знала — какого. Но профессор должна была сказать это слово сама. Разговор складывался сухой, почти враждебный. Горгулья по-прежнему стояла к гарпии спиной. Келена тоже уставилась на печь, будто следила за молоком, грозящим убежать.
Хорошо, что не было свидетелей. Свидетели вечно ошибаются.
— Вы обещали помочь мне. Один раз я утратила контроль над собой. Я не хочу, чтобы это повторилось. Не знаю, поймете ли вы… Мне показалось, что я на войне. Что мой дед — рядом. Что время ничего не значит. Сегодня я видела толпу под вашими окнами. И мне опять показалось, что я — на войне. Что мы обе — на войне. Помогите мне.
Исидора собралась с духом.
— Я прошу вас.
У нее больше нет паразита на якоре, поняла Келена. Якорь остался, а паразита нет. Она убила его. Джош Кровопийца умер бы, а не обратился за помощью к ненавистным гарпиям. Собственно, он и умер. Наверное, дед проклял бы внучку, узнай он, что та оказалась сильнее.
— Давайте чаю заварим? — предложила гарпия.
Caput XIX
Но что есть запрет, и что есть судьба,
и что есть от рая ключи,
Коль выпал час плясать на гробах
и рыжих собак мочить,
И туже затягивать ремешок,
и петь, как поет листва —
Давай, дружище, на посошок,
нам завтра рано вставать!
Томас Биннори
— Это за вами, — сказал Мартин Гоффер, вернувшись.
— Кто? — спросил капитан.
Штернблад сидел в саду, под яблоней. Ждал, что яблоко отломится от черенка, упадет с ветки, стукнет по темечку — и ему наконец откроется способ победить давнего неуязвимого противника — казначея Пумперникеля. Кто это придумал, что лейб-стражник должен обзаводиться конем, сбруей и амуницией за свой счет? Какой скупердяй отказывается выделить средства для содержания слуг королевских телохранителей? И ведь известно, кто придумал, а хоть меч ему на голове точи…
— Ассистент Кристобальда Скуны. С каретой. Говорит, прислан отвезти вас в гости к мастеру. Я вчера передал вам приглашение. Помните?
Мартин тихонько вздохнул. У кумира был один-единственный, малюсенький изъян. О вещах, не слишком важных с его точки зрения, Штернблад забывал намертво. Раздавая направо и налево обещания приехать в гости или явиться на новоселье, он позже удивлялся — или делал вид, что удивляется — если его корили за обман. Частенько Мартин решал самостоятельно: что важно для кумира, а что — нет.
И напоминал по сто раз.
— Ну да, конечно! Скажи, пусть обождет полчасика.
Полчаса на сборы — для молниеносного капитана это было слишком. Но Мартин удержался от комментариев. Вытирая лоб платком, он боролся с головокружением. Выйдя на улицу, где ждала карета, Гоффер почувствовал себя очень скверно. Заныли рубцы, оставшиеся после боя с гарпием. Ударили молоточки в висках. Во время разговора с посланцем хотелось вертеть головой — шея затекала. Особенно раздражал тот факт, что ассистент вызывал в памяти какой-то знакомый облик, но какой именно, вспомнить не удавалось.
Так бывает при встречах с гипнотами — особенно с молодежью, не научившейся в полной мере сдерживать опасный дар.
Крикнув из окна ассистенту, чтобы ждал, Мартин втайне обрадовался медлительности капитана. За полчаса он пришел в себя, вернув былую бодрость. А Штернблад и вовсе преобразился. В последний раз капитан одевался с таким щегольством, отправляясь в салон маркизы Тюрдели. Шляпа с перьями, висячие рукава камзола, куцый плащ; башмаки на высоких красных каблуках, с розетками…
Косички он расплел, и рыжая грива свободно падала на плечи.
— Парнишка, — предупредил честный Мартин. — Ассистент. От него болит голова. Имейте в виду…