К счастью ли? — подумала бы гарпия, если бы успела.
Она лежит навзничь, глядя в лицо прыгуну. Лицо похоже на череп. Щеки, лоб, нос — все расписано углем и белилами. Завтра ей не опознать врага, останься оба в живых и сойдись на очной ставке. Боль в спине. Тупые, горячие толчки. Спасибо птичьему крестцу, спас. Ряд позвонков, сросшихся с тазовыми костями, фактически слитых в единую кость, достаточно прочен, чтобы регулярно выдерживать удар при приземлении.
Вот и сейчас — выручил.
Прыгун ловко придавил ногами птичьи лапы гарпии. Воспользоваться когтями? — нет шансов. Его пальцы мертвой хваткой вцепились в запястья рук, вынырнувших из-под крыльев. Друг на друге, враг на враге; двое незнакомцев. Они похожи на любовников. Долго так продолжаться не может. Но прыгун и не хочет — долго.
Лицо-череп откидывается назад. Ухмылка смерти обнажает оскал — неприятно, неожиданно желтый. И лоб, выкрашенный в цвет погребального савана, бьет гарпию в переносицу.
В последний момент она успевает отвернуться.
Ее шея сходна с птичьей. Это незаметно, но это правда. Позвонков больше, чем у человека; они подвижны и обособлены. Удар приходится в скулу, ближе к уху. Хрустит кость. Щека сразу опухает. Статуи с интересом следят: кто кого. В выцветших глазках виверны — любопытство. Горгулья дразнится, высунув раздвоенный язык.
Сочувствует грифон.
Вдалеке стучит колотушка ночного сторожа. Спьяну или из лишнего рвения, он вышел на работу раньше обычного. «В Реттии все спокойно! Спите, добрые горожане!..» Ритм колотушки усыпляет, отнимает волю к сопротивлению.
В подступающей ночи, на крыше университета, кто-то хочет убить гарпию.
Не дав ударить во второй раз, она приподнимает голову и зубами вцепляется в чужой подбородок. Зубы гарпий подобны кошачьим. Только клыки гораздо короче. Рот наполняется кровью. Прыгун вскрикивает, отшатывается, и гарпии удается вырваться из его объятий.
Теперь ее очередь прыгать.
И взлетать.
Она не намерена продолжать этот нелепый бой. Прочь, подальше отсюда! Но прыгун начеку. Стянутая пружина, леопард в засаде — вот кто он. В сумасшедшем броске он достает лодыжки гарпии и повисает всей тяжестью. Отчаянье, судороги, хлопанье крыльев. Вес противника слишком велик — хочет она того или нет, гарпия возвращается на крышу.
Но теперь она начеку.
Когти рук впиваются в плечи неотвязного прыгуна. Проклятье, под плащом он в кожаном доспехе! Кожа скрипит, местами поддается, но недостаточно. Крылья лупят врага по лицу — ослепить, опрокинуть, заставить отпустить ее лапы. Он отпускает. Вместо ног он перехватывает левую руку гарпии. Вихрь, волчок, запущенный озорником — и гарпия не успевает опомниться, как снова лежит на крыше.
Одна разница, что ничком, а не навзничь.
Ей удается откатиться. Стилет прыгуна ломается, войдя в соприкосновение с краем постамента. Грифон злорадствует, глядя сверху. Грифон с самого начала был на стороне своей, пернатой. Внизу, на площади, подвыпившие старшекурсники горланят «Красный диплом». Трагикомическая история о защите диссертата олухом-некромантом — песня удаляется вместе с певцами, решившими добавить.
Позвать на помощь?
Кто услышит?
Гарпии кажется, что на нее обрушился град камней. Вновь оказавшись сверху, прыгун обрабатывает ее туловище. Основания ладоней, которыми он бьет в грудь, в ребра, куда попало, тверже иных кулаков. Это не ладони, это конские копыта.
Это не ладони, это конские копыта. Впору поблагодарить судьбу за то, что родилась полуптицей. Мышцы, отвечающие за полет, великолепно развиты. Выполняя несвойственную им роль брони, они еще держатся, но от боли темнеет в глазах.
Возможно, здесь она и умрет.
У мысли горький привкус. Горечь отрезвляет. Когти лап раздирают плащ. Плотная ткань сопротивляется, сбивается во вьюк. Когти увязают. Неистовым рывком гарпия освобождается от тяжести чужого тела, возносится на пядь, на две. Взлететь выше она не пробует. Вместо этого, хлопая крыльями так, что должны, казалось, услышать все от порта до Гранд-Люпена, двигаясь спиной вперед, она тащит прыгуна к краю крыши.
Между грифоном и мерзавкой-горгульей.
Человек-скелет сопротивляется. Пытается ухватится за статуи. Руки его соскальзывают, пальцы кровоточат. Еще один рывок. И еще. Балансируя на краю, не в силах удержать равновесие, прыгун хрипит. И падает вниз, в один из трех внутренних дворов университета, на крону высокой, усыпанной плодами рябины.
Как она сумела высвободить когти и не рухнуть следом, гарпия не знает.
Даже не мечтая о полете, она ковыляет вглубь крыши, к трубе. Здесь есть лючок на чердак. Надо молиться, чтобы его не заперли. Избитая, стонущая, еле дыша, гарпия молится. Знать бы еще, кому.
Лючок не заперт.
С чердака она попадает на лестничную площадку. Тишина, покой. Лечь в угол, на груду тряпья? Заснуть до утра? Вместо этого вроде бы очевидного решения, она начинает спуск. Ступеньки не рассчитаны на птичьи лапы. Руками она держится за перила, и боль в груди становится одуряющей. Грудные мышцы птицы — это чудесно. Но над мышцами есть еще грудь женщины. Которой хорошо любоваться или выкармливать детей. А кираса панциря — увольте.