Беря кафедру в кольцо, вспыхнули нимбус-факелы. Стеклистый дымок наполнил аудиторию. Скамьи, столы, портреты на стенах — зеленоватая линза все превратила в дно пруда. Толща очарованной воды искажала очертания предметов. Клубок-пентаклер мышью кинулся по полу: скорей!.. «Сталь-кружево» заключило профессора Горгауз в сверкающую звезду. Из кончиков лучей восстал частокол — «Trias Septem-Lumen», ограда для обуздания демонов рангом не ниже Праздного Дракона.
Слепящая лазурь свилась в жгуты, формируя «Страстную Клеть».
— Вы идиот, Кручек!
Взбешенная Горгулья с нарочитой медлительностью покинула ловушку. Она забыла про гарпию, про все на свете, кроме одного — безумец-доцент пытался обуздать ее, профессора Горгауз, как заурядного демона! Великий теоретик не знает, что западня, уготовленная инферналу, безвредна для человека?..
«Меня, профессора Горгауз…»
Исидора оглянулась. Гасли нимбус-факелы. Рассеивался зеленый дым. Расточались жгуты «клети». Тускнела звезда. Становилось дырчатым и осыпалось на пол «сталь-кружево». Рушился частокол.
«…как демона…»
Она поняла. Гримаса ярости сменилась ужасом. Бранный маг, укротительница джиннов, гроза студентов — ничего не боялась внучка Джошуа Горгауза, королевского маршала на Строфадах. Вот и сейчас не страх ответственности взорвал ее рассудок. Я — демон? Овал Небес, мастер Матиас, вы это хотели сказать? — мастер, вы же правы…
Он остался на месте, когда Исидора бросилась к окну. Лишь неуклюже завалился набок, прислонясь к откосу. Направление ветра изменилось. Дождь больше не хлестал ему в спину. Вечный Странник, как я устал, вздохнул Кручек. Я хочу домой. Кубок глинтвейна, шерстяной плед. Спать… ненавижу приключения… хорошо, что у меня сегодня нет лекций…
— Смотрите!
Он честно посмотрел через плечо, ощутив, как хрустнуло в злополучной спине. Не увидел под кленом Марыси и обрадовался. Девушка успела прийти в себя и сбежала в здание. Надо переговорить с ней наедине. Убедить молчать. История не из тех, которым следует приделать ноги. Хайме превратит всех в чучела, если дело выйдет за стены университета…
— Не туда! Вверх!.
Хайме превратит всех в чучела, если дело выйдет за стены университета…
— Не туда! Вверх!.. я не знала…
Он поворачивался целую вечность. Ерзал коленями, упирался руками, чтоб и профессора Горгауз не задеть, и с подоконника не сверзиться. Хорошо, если на пол. А если во двор, с третьего этажа? Хватит, налетались…
— …я не знала…
Буря утихала. Но карусель ветров еще вертелась над городом, и ливень отплясывал финальные коленца. В небе, будто в кипящем котле, кружила гарпия. Целая и невредимая, Келена виделась доценту частью бури. Естественный фрагмент мозаики; не жертва покушения, но именинница, получившая внезапный подарок.
Вертексида — Дитя Ветра.
Он где-то читал, что гарпии способны зачать от ветров, рождая крылатых коней. Сказки, конечно. Но Кручек был готов поверить сказкам. С его зрением различить черную запятую в поэме бури — невозможно. Но он видел гарпию ясней, чем при чудесной погоде.
— Ей на пользу… извините, я должна уйти…
Ей на пользу, мысленно повторил доцент, слыша, как за Исидорой захлопнулась дверь. Она хочет бури. Она наслаждается бурей. Она — плоть от плоти бури. Пожалуй, в таком случае ей опасна лишь гроза — крылья может сжечь молнией. В остальном… Профессор Горгауз, ты не знала. И я не знал. Все было зря. Твое преступление, мое бездействие, протест студентки — все зря.
Или нет?
Слезай, брат, с подоконника — колокол на звоннице бьет по тебе. В смысле, большая перемена закончилась.
— У нас лекция, — в дверь сунулся Андреа Мускулюс, крепкий и надежный. За ним, гомоня, толпились старшекурсники. — По теории малефициума…
Он обвел аудиторию взглядом, принюхался и с подозрением спросил:
— А что это вы тут делали?
— Демона обуздывали, — вздохнул доцент. — С профессором Горгауз. Новая методика, рискованная.
— Получилось?
— Вроде бы, да…
— А чего вы на подоконнике?
— Так новая, говорю, методика…
Caput XI
Похвалите меня — я вам горы сверну,
Похулите меня — я вам шеи сверну,
Одолжите мне доброе слово, друзья,
Благодарный должник, я с лихвою верну!
Томас Биннори
— Р-разр-решите?
Оторвавшись от бумаг, Штернблад смерил взглядом псоглавца, топтавшегося в дверях с ноги на ногу — и восхитился искусством портного. На Доминго снова был его собственный мундир, тот самый, в котором сын Ворчака вчера дрался. Последствия баталии исчезли: пуговицы на месте, оба рукава целы. Плащ идеален — кружева, шитье, галуны…
Даже латок не видно.
«Храбрый портняжка, — капитан прикинул, как нелегко обслуживать клиента с такими клыками, как у псоглавца. Особенно если клиент рвет мундиры, как перчатки. — И на руку скор. Надо взять на заметку…»
— Входи. Садись и рассказывай.
Доминго боком протиснулся в дверь, аккуратно прикрыл ее и остался стоять. Псоглавец выглядел сконфуженным. Не успел приступить к службе, а уже подрался. Форма — в клочья, аванс в счет жалованья, до последнего гр-роша — на р-ремонт… Хорошенькое начало карьеры!
Возможно, предположил капитан, этого и добивались.
Наняли бандита — сорвать первое дежурство. Глядите, люди добрые, каков из сукина сына лейб-страж. Только и годен, что грызться по ночам со всяким сбродом. Ишь ты, с псиной харей — во дворец!