— Стража! Вяжите ее!
— Стража? А мы на что?!
— Верно!
— А ну, тихо! Р-р-разойдись!
— Ты людям рот не затыкай!
— Раскомандовался!
— Эй, курица! Тебе кто рожу-то расквасил?
— Щас добавим!
— Бей тварюку!
Прохиндей Мориц точно уловил момент, когда следовало подлить масла в огонь. Стой, брат Непоседа.
Стой, брат Непоседа. Стой на балконе, сжимай кулаки, лафер. Все равно ни капли не выжмешь. Кузари фрустрили: втюрился ты в летучую шлёндру по самые фейцы. Вот и поглядим, что делать станешь, когда зазнобу твою ощипывать начнут. Сейчас мы ее приголубим…
Камень нашелся прямо под ногами. Хороший такой камень, увесистый. Мориц замахнулся, метя гарпии в лицо — и промазал. Булыжник угодил в голову стоявшей рядом Герды. Брызнула кровь. Девочка даже не вскрикнула — медленно, словно во сне, она повалилась на спину, в проем открытой двери.
Возле дома повисла потрясенная тишина. Мигом позже ее разорвал звериный рык. Сшибая горшки, вазоны и ящики с цветами, не помня себя, не задумываясь о последствиях, захлебываясь яростью, словно тонущий — морской водой, Кристиан перемахнул через перильца — и прыгнул на Морица.
С третьего, к счастью, не слишком высокого этажа.
Он снес Прохиндея с ног и упал сверху, неудачно подвернув руку. В запястье хрустнуло. Оглушенный Мориц слабо шевелился под парнем, навалившимся на него. Глаза вора закатились, в щелях меж веками ворочались мутные белки. Не чувствуя боли в сломанной руке, Кристиан остервенело замолотил кулаками, мигом разбив жертве в кровь губы и нос…
— Убива-а-ают!
— Караул!
Толпа забурлила, мешая стражникам пробиться к месту происшествия. Дружки Морица опомнились раньше других. Подскочили с двух сторон, сорвали Непоседу с поверженного главаря. Они еще не знали, что станут делать. Прирежут втихаря бывшего кузарька — ищи-свищи в толпе, чья работа! — или просто изобьют до полусмерти. Но тот, что пошустрее, уже тянул из-за пазухи нож, кривой и острый, как бритва.
Резанул не он, резануло его.
Клич — визг? глас? вопль из ада?! — упал с неба, лезвием вспарывая слух. Взмыв над улицей, гарпия кричала так, что людей швыряло наземь, вынуждая припасть к спасительной тверди, зажать уши руками, содрогаясь всем телом — не слышать, не слышать, умереть в тишине…
Впрочем, разметало не всех. Сапожник Драч, например, остался стоять. Он показал шиш непонятно кому и заковыристо выругался. А щекастый Витасик бросил реветь, засунул палец поглубже в рот и с восторгом уставился на гарпию. Мощными взмахами крыльев Келена удерживалась на одном месте, возле карниза крыши…
Идеальная мишень для арбалетчика.
К чести стражи, ни один не ударился в бега. Бородач скривился, будто у него разболелся зуб. Юный Дуда позеленел, как с тяжелейшего похмелья. А Густав принялся натягивать тетиву арбалета. Зачем он прихватил с собой дюжину болтов, каких в караулке навалом, стражник и сам не понимал.
Не иначе, чуял: пригодятся!
Тварь готовилась наброситься на людей. Когда Густав под стол пешком ходил, дедушка, помнится, рассказывал внуку об ухватках гарпий. Оглушают, значит, сеют панику, а едва побежишь — налетают и рвут в клочья. Без доспеха и шлема с бармицей — верная смерть. «Мама» крикнуть не успеешь! Деду арбалет не раз жизнь спасал. Потому и внука стрелять обучил.
Кольца-мгновения нанизывались на короткую стрелу времени. Скрипела тетива. Клепсидра роняла последние капли. Сейчас время выйдет, и ничто не спасет безоружных. Одна гарпия способна убить многих.
Густав знал, что не имеет права на промах.
От клича Келены что-то сместилось в его голове. Он вдруг оказался на войне, о которой лишь слышал из рассказов деда. От единственного выстрела зависели жизни соотечественников. Нет, старина Густав не подведет! Щелкнул «орех» спускового устройства, фиксируя тетиву.
Стрела легла в желоб. Рядом поудобнее взялся за глефу Тибор Дуда. Молодец, парень! Храбрец! Готов прикрыть, дать время на перезарядку.
Спасибо, Тибор, спасибо, малыш…
На самом деле Тибор Дуда понятия не имел, что его записали в герои. Он просто растерялся. Голова раскалывалась, казалось, мозги вот-вот брызнут из ушей — и станет легче. Глефу он перехватил машинально — руки действовали вне зависимости от рассудка, плавящегося в черепной коробке. В последнее время он много упражнялся, радуя старшого. Вот и теперь, когда Густав вскинул арбалет, тело откликнулось само. Косой удар снизу вверх вышел у Тибора отлично. Хоть новичкам демонстрируй, в качестве наглядного пособия.
Как учили: «Всадника крюком за кошель — и на себя!»
Кошелькастого всадника поблизости не оказалось. Но он и не потребовался. Солнце полыхнуло на лезвии глефы, крюк зацепил арбалет — и Тибор рванул. Упали все: Густав, Дуда, арбалет и закогтившая его глефа. Болт с гудением ушел «в молоко», распугав на крышах всех голубей. К воплям гарпии птицы остались равнодушны, а стрела есть стрела.
— Ну, ты и да! — непонятно выразился Густав, моргая с огорчением.
Старшой уже собрался обложить идиотов-сослуживцев по матушке, да так и застыл с открытым ртом. Словно подражая стреле, над улицей летел пузатый кувшин с засмоленной крышкой. Смола в полете коробилась, местами отпадала, и из дырочек валил сизый, неприятного вида дым. Вне сомнений, кувшин запустили из катапульты. Руками такой пузан дальше, чем на пять шагов, не зашвырнешь.