— Тоже вариант, — задумчиво протянул Штернблад. — Спасибо, Конни…
Однако размышлял капитан о другом. Признайся он в этом барону, и тот зауважал бы друга еще больше. Перед глазами Штербнлада стояли когти гарпии. Острые, холеные, блестящие от лака коготки. Словно гарпия вышла из цирюльни, побывав у хорошего ногтяря.
Caput XIV
Я говорю, а ты не понимаешь,
Не то чтоб невнимательно внимаешь —
И шляпу с уважением снимаешь,
И смотришь, как колеблется гортань,
Но в смысл тебя конфеткой не заманишь,
И нет тебе в том смысле ничерта.
Томас Биннори
— А сокола приручить можно?
— Сокола? Можно. Женщину и сокола, как сказал Кюренберг, певец любви и доблести, приручить легко. Сумей их приманить, и они сами будут тебя искать.
— Мастер Дидель! Я же серьезно! А вы все о бабах…
— Это, значит, я о бабах? Я?! Старый, больной, вымазанный куриным дерьмом толстяк? Ладно, пролетели.
Запомни первое правило сокольничьего, мой юный почемучка. Ловчая птица не получает удовольствия от общения с тобой. Завоевать ее доверие — это месяцы кропотливого труда. Когда сокол впервые сам прыгнет тебе на руку… О, с этой победой может сравниться лишь… ну, в смысле… Короче, это очень приятно.
Великан-сокольник причмокнул, демонстрируя, насколько это приятно. Эффект вышел устрашающий. Борода дыбом, усы — вениками. Чмок — майским громом. Кристиан аж поперхнулся, подняв голову от нарезанных полосок кожи.
— Правило второе: в период приручения обоим предписывается строжайшая диета. Клюв на замке, рот на запоре…
— Обоим?
— Да. И птице, и охотнику. Птице надо сохранять вес, необходимый для полета.
— А человеку?
— Человеку потребуется настырность крысы, лезущей за салом. И упрямство осла, не желающего тащить поклажу. Ничто так не способствует настырности и упрямству, как постоянное чувство голода. Поверь моему опыту, — Дидель гулко хлопнул себя по выдающемуся брюху. — Уж я-то знаю, наголодался…
— А кречета? Кречета приручить можно?
— Спроси у Тихони. Он тебе ответит.
В клетке громко заклекотал белый кречет. Словно расхохотался над остроумной шуткой. Кристиан, обжившись в лавке, до сих пор не был уверен, кто здесь кого приручил: Дидель — Тихоню, или Тихоня — Диделя, а заодно и самого Кристиана.
Во всяком случае, кормил парень кречета и убирал за ним, не дожидаясь приказа. Кречет же оказывал снисхождение птенцу-желторотику, принимая знаки внимания.
— А беркута?
— Можно и беркута. Лучше — годовалого. Первую неделю не корми его и не давай спать. Да, и все время будь рядом. Сыграй птице на лютне, чтоб лучше привыкала, — Дидель оставался серьезен. Понять, когда он веселится, а когда — нет, было решительно невозможно. — Голод не тетка. Однажды он возьмет у тебя первый кусочек мяса. А потом привыкнет и к клобучку.
— А орла?
— А чем орел лучше остальных? Королевская птица, согласно «Табелю о рангах» Альбануса Тишайшего. Герцогу — сокол, барону — ястреб-воробьятник. Прекрасным дамам — самка воробьятника. Выражаясь куртуазно, леди-ястреб. Впрочем, в наш ужасный век «Табель» забыт. Всяк охотится, с кем пришлось…
Разговор увлек Кристиана. Он даже перестал торопить солнце. Еще в обед парень страстно желал светилу кубарем скатиться к горизонту. Настанет вечер, Дидель отпустит его, и он помчится домой — справиться о здоровье Келены. А вот поди ж ты…
Разговор о приручении завел сам Кристиан. Великана радовала любознательность подмастерья. На вопросы он отвечал с охотой. Но крылась в разговоре одна закавыка, к которой парень двигался неуклонно, и теперь решил, что момент настал.
— А гарпию?
Великан замолчал, глядя перед собой. Казалось, работа поглотила его без остатка. Дидель возился с заказом графа Ла Фейри, страстного любителя охоты. Живя в провинции, заказы на снаряжение граф отсылал лучшим мастерам столицы. Бубенцы из серебра, чей перезвон различался до полутонов. Тисненые опутенки. Ремешки с рубинами. Нагруднички с гербом, расшитые золотом. Клобучки с бриллиантами.
Много денег и много скуки — ужасное сочетание.
— Давай-ка вернемся к орлу, — наконец сказал великан. — Знаешь, как приручают орлов в Турристане? Если это взрослая птица, а не «гнездарь», взятый птенцом?
— Н-нет…
Кристиан чуть не заплакал.
— Знаешь, как приручают орлов в Турристане? Если это взрослая птица, а не «гнездарь», взятый птенцом?
— Н-нет…
Кристиан чуть не заплакал. Сокольник ловко соскочил с главной темы.
— Тугры — лучшие орлятники в мире. Потому что жестокие. Я знаю, я учился у Абдляра Ниразхаллы из Мецага. Не морщи нос, юноша: жестокость — грех, но грех полезный. Итак, тугр ловит орла — вольного дикаря, хищника, короля небес. Первым делом орлу накрывают голову клобучком, и птица слепнет. Вообрази — ты, который, паря в вышине, различал волоски на голове мыши, теряешь зрение. Но этим мучения не заканчиваются. В юрте тугр натягивает аркан и сажает на него орла.
В клетке раскашлялся кречет.
— Потерпи, Тихоня. Нам надо воспитать достойную смену. На чем мы остановились? Да, орел на аркане. Ты, сидевший на скалах, на мощных ветвях чинар, превратился в канатоходца на канате. Все силы уходят на сохранение равновесия. А вокруг — сплошная ночь…
Нож соскочил с кожаного лоскута, порезав Кристиану палец. Парень сунул палец в рот, не издав ни звука. Он слишком живо представил: мрак, незнакомые звуки, незнакомые запахи, и канат под ногами. Что под канатом? Пропасть? Бездна?