Его назначение вспомнилось не сразу.
«Ну конечно! Автономный концинатор Губертена! Поддержка порядка в жилом помещении… — Кручек схватил конспекты, с трудом развернулся в узком проходе, прикидывая, куда бы пристроить ношу. — Надо бы его зарядить. Все руки не доходят…»
— Я вам помогу.
«Сам справлюсь!» — хотел возразить смущенный доцент, но не успел.
«Сам справлюсь!» — хотел возразить смущенный доцент, но не успел. Гарпия пушинкой вспорхнула на стол и принялась за работу. Минута, и вокруг нее возник оазис чистой поверхности.
— Передавайте барахло мне, — недипломатично велела она, — а я буду раскладывать. Пороть вас некому, мастер…
Дальше случилось чудо. Книги сами собой сложились в аккуратные стопочки, корешок к корешку — и улетели на полки. Там, к великому удивлению Кручека, оказалось полным-полно свободного места. Бумаги сортировались и исчезали в ящиках стола, будто мертвецы в могилах при первом крике петуха. Дирижируя метелочкой из конского волоса, гарпия смахивала пыль и между делом уведомляла доцента — где у него что лежит.
Кабинет преобразился, как Принцесса-Грёза, спящая в хрустальном гробу, от поцелуя князя Элоиза. Матиас Кручек с тоской вспоминал былой раскордаш — он сомневался, что теперь сумеет отыскать нужную вещь. Ладно, это ненадолго. Неделя-другая, и здесь вновь вырастут утесы и барханы, меж которых сможет укрыться небольшая армия.
Все-таки зарядить концинатор?
— Премного благодарен, сударыня! Я — ваш должник.
— Вы мне льстите, мастер.
«Год за годом, Матиас. День за днем. Если тебе чего и не доставало, теоретик, так это женской руки. И не только в рабочем кабинете…» Испугавшись крамольных мыслей, доцент залился краской, словно школяр, застигнутый у дамской купальни.
— Окно! — ухватился он за спасительную соломинку. — Уже открываю!
С окном вышла заминка. Похоже, его не открывали со дня сотворения мира. Шпингалеты намертво вросли в петли. Кручек представил, как гарпия опять приходит к нему на помощь, и в сердцах обложил треклятую раму отворень-словом — простым, но действенным.
Он перестарался. Шпингалеты с лязгом вылетели из петель, подняв облако ржавой пыли. Окно распахнулось с грохотом и звоном. Жалобно задребезжали, чудом уцелев, стекла. В лицо ударил ветер, швырнув в кабинет горсть желтых листьев.
Гарпия пришла в неподдельный восторг.
— Браво, мастер! Очень полезное заклинание. На него идет не слишком много маны?
— Не слишком, — буркнул доцент, умолчав, что втрое превысил стандарт.
— У меня хватит?
— Да, — он наскоро прикинул в уме. — Хватит. Даже с запасом.
— Тогда с вас урок вне программы! Сами сказали, что вы — мой должник!
— Хорошо, — Кручек с улыбкой поднял руки, капитулируя.
— Я жду внизу!
* * *
— …Мне, пожалуйста, бифштекс с кровью. И с яйцом.
— Рубленый? С зеленью и оливками? По-строфадски?
— Вы знакомы с нашей кухней? — гарпия была приятно удивлена.
— У нас бывают разные посетители. Мы стараемся разнообразить меню. Кухня Анхуэса, Бадандена, Строфад, Малабрии, Турристана… — кельнер попался словоохотливый. — Фарш сбрызнуть лимонным соком? Острый соус «Коккинос»?
— Лимона не надо. «Коккинос» — да. Без уксуса.
— Что желаете пить, сударыня?
Едва завидев гарпию, умница-кельнер бегом вынес из подсобки высокий табурет.
Теперь голова Келены располагалась не ниже головы доцента. При беглом взгляде со стороны могло показаться, что Кручеку составила компанию красивая дама в экзотической накидке из перьев.
Это отчасти успокаивало доцента.
Он уже раскаивался, что пригласил гарпию в «Гранит наук». Нашел место! Под открытым небом, на виду у всего Универмага… Что скажут коллеги? Его могут неверно понять. А что подумают студенты о Келене?
«Ей наплевать, что о ней подумают. А ты, Матиас? С каких пор тебя стали беспокоить досужие сплетни?»
— Апельсиновую воду. С капелькой золотого рома.
— Чудесный выбор! Что угодно вам, мастер?
Кручек заказал эль-дораду в кляре, гарнир из баклажанов, тушеных в сметане, и кружку черного «Магнума». Обождав, пока кельнер отойдет, он решил начать непринужденную беседу.
— Келена, сколько вам лет?
— Сорок шесть.
— Правда?!
Гарпия расхохоталась, наблюдая за красным, как рак, доцентом.
— Правда. Не казнитесь, мастер. Это у вас, людей, возраст женщины — табу. У нас на это смотрят проще. Мы ближе к природе, если угодно.
— Сорок шесть… — приходя в себя, повторил Кручек. — Выходит, мы с вами ровесники. Пара лет роли не играет. Я был уверен, что вам не больше двадцати. Пока не прочитал…
— О переломном возрасте? О ночи старения?
— Да. Полвека молодости и красоты. Полвека — сильной, бодрой старости. Это нелегко укладывается в голове. Человек живет — и не замечает, как постепенно стареет. Сегодня я почти такой же, как вчера. Завтра — почти такой же, как сегодня. Наше «почти» неуловимо; кажется — его и нет вовсе. Но жить молодым, все время зная, что через столько-то лет, плюс-минус год, ты сразу превратишься в старика? Считать месяцы, дни… Страшный жребий. Вам, к примеру, как я понимаю, осталось года четыре-пять… Ох, простите! Мой глупый язык…
— Шесть-семь лет. У женщин первый перелом наступает чуть позже. Но вы ошиблись, мастер. Мы не считаем дни и месяцы. Мы живем в постоянном «сейчас». В конце концов, вы ведь тоже знаете, что со временем состаритесь? Умрете?