Когда они вновь вышли на залитый солнцем Невский, Плещеев сказал:
— Я тебя подвезу. Даша покачала головой.
— Не хочется домой… Такая погода… Может быть, погуляем?
Сергей Петрович Плещеев уже забыл, когда ему последний раз доводилось ГУЛЯТЬ. То есть ходить по улицам просто так, без особого дела.
— А что, — согласился он. — Можно!
И тут же подумал: «Господи, ну что я творю?.. Добром ведь не кончится…» И тем не менее он шёл рядом с Дашей. И ни на что не променял бы эти минуты.
Скоро они оказались у самого Адмиралтейства, в тенистом Александровском саду.
— В детстве мне жутко нравился памятник Пржевальскому, — сказала Даша. — Особенно верблюд. Так хотелось на него забраться, но няня не разрешала… Очень строгая была…
— Забирайся! — решительно огляделся Плещеев. — Няня не видит.
— Вот так и всегда, — она вздохнула как-то уж слишком тяжело. — Когда надо было, не пускали, а теперь…
— Что с тобой, Дашенька?
— Да так… А с чего бы мне веселиться? — спросила она вдруг очень серьезно и остановилась. — Что такого хорошего?..
— Хорошо уже то, что живёшь, — сказал Сергей Петрович. — Тем более ты… ведь всё при тебе. Красивая, без пяти минут кандидат…
— Забыл прибавить: квартира, дача в Токсове, дедушка-академик… — болезненно усмехнулась Даша и посмотрела ему в глаза. — Если бы ещё счастье… — внезапно задохнувшись, прошептала она. Отвернулась и быстро зашагала к памятнику великому русскому путешественнику.
Плещеев пошёл следом, мучительно подбирая слова.
— Будет и счастье, — не придумав ничего лучше, сказал он наконец. — Обязательно будет…
Даша молча села на скамейку. Плещеев устроился рядом. Ему смертельно хотелось сделать для нее что-то очень хорошее, чтобы она снова смеялась, чтобы перестала грустить. Он обнял её за плечи, и оказалось, что ей не хватало именно этого. Она вдруг повернулась — так, словно жестоко озябла и искала тепла, — тесно прижалась лицом к его плечу и замерла.
— Вот встретишь хорошего человека… — начал было Плещеев.
И понял, что сморозил непоправимую глупость.
— А если я его уже встретила? — вдруг спросила Даша. Она подняла на него глаза, ставшие из голубых тёмно-серыми, и ничего не добавила, потому что больше не было нужды в словах.
«Господи, да что ж это!.. Люда!.. Люда?!» — ахнул про себя Плещеев, но было поздно. Его руки уже гладили её волосы, уже поднимали её лицо к своему. Он хотел дружески поцеловать Дашу в лоб, но почему-то не получилось: губы встретили губы.
Он хотел говорить, но она прошептала:
— Не надо… молчи… Я знаю, я всё знаю… И мне не нужно от тебя ничего… Ты только «прощай» мне не говори…
Практическая психология
— А сейчас проделаем маленький эксперимент… — подходя к рабочему столу Пиновской, с заговорщицким видом сообщил коллегам Осаф Александрович.
Стол этот являл собой полную противоположность его собственному. Он был почти пуст, а то немногое, что на нём всё же имелось, лежало в идеальном порядке. У самого Осафа Александровича и на столе, и вокруг (в том числе под) царил редкостный беспорядок. Злые языки утверждали, что подобного «пожара в бардаке во время наводнения» другому человеку было бы не устроить даже нарочно.
— Итак, приступим… — жестом фокусника потёр ладони Дубинин. — Видите папку?
Действительно, посередине стола Марины Викторовны красовалась пластмассовая жёлтая папка с компьютерной распечаткой.
— Края её абсолютно параллельны краям стола, — продолжал Дубинин. — Что скажете, Наташенька? Игорь?..
Наташа и Игорь Пахомов согласно кивнули.
— Можете взять точные приборы, они подтвердят. А теперь передвинем папку так, чтобы параллельность немного нарушилась…
И Осаф Александрович чуть-чуть сместил пластмассовый прямоугольник. Совсем незначительно.
Не успел он крадучись отбежать от стола, как появилась его хозяйка. По обыкновению — подтянутая и деловая.
— Добрый день, Марина Викторовна! — хором поздоровались Наташа и Игорь.
— Так виделись вроде, — начиная подозревать какую-то каверзу, ответила «Пиночет». Молодёжь с замиранием сердца ждала продолжения. Пиновская подошла к столу, окинула его взглядом и немедленно вернула папку в исходное положение, сдвинув её на те же миллиметры, только в обратную сторону.
Она не видела, как за её спиной Дубинин показывал всем восхищённое «Во!..» — кулак с оттопыренным большим пальцем.
— В чём дело? — строго спросила Марина Викторовна, оглядываясь на неожиданно грянувший хохот.
— Ничего страшного, Мариночка, ничего страшного, — замахал руками Дубинин. — Маленький опыт по практической психологии. Надо же готовить к жизни юных коллег…
Пиновская холодно осведомилась:
— А я, по всей видимости, подопытный кролик?
— Я всего лишь рассказывал, — шаркнул ножкой Дубинин, — о том, что в «Эгиде» есть люди, обладающие феноменальными способностями. Взять вас, Мариночка. Ваш глазомер идеален. Я тут сдвинул вашу папочку, извините, конечно, а вы вошли — и, ни секунды не медля… Потрясающе, просто потрясающе…
— Да, — хмыкнула Пиновская.
— А теперь продолжим наш практикум. Смотрите, — указала она на стол Дубинина. — Призываю всех желающих сложить на письменном столе хоть отдалённое подобие этой пирамиды из папок, книг, дискет, отдельных листков бумаги, карандашей, ручек и ещё тридцати трёх несчастий. Я слышу, как переворачиваются в гробах мумии фараонов… Обратите особое внимание — центр тяжести расположен так, что пирамида постоянно находится на грани обрушивания… В вас умер архитектор, Осаф Александрович. Сколько бы Пизанских башен вы могли выстроить!