Его спутник всё больше помалкивал, и Плещеев начал-таки замученно сползать в подобие полусна. Голос хозяина «Нивы» заставил его встрепенуться:
— Осиновая Роща… ГАИ скоро.
— Тебе там… — пробормотал Плещеев. Договорить окончание фразы — «светиться, наверное, ни к чему» — оказалось задачей для него непосильной, однако седой понял с полуслова.
— Прорвёмся, — пообещал он с ухмылкой. Он не стал дожидаться, пока обитатели типового стеклянного домика засекут плещеевские бинты и пожелают выяснить, что к чему. Едва выкатившись на спуск, с которого уже виден был пункт, «Нива» тревожно замигала фарами, а потом посигналила и, подъехав, притормозила. Водитель выпрыгнул наружу и, не закрыв дверцы, побежал навстречу полному усатому инспектору, спустившемуся по лесенке:
— Ребята, выручайте! Где в Питере глазная травма ближайшая?..
— На Литейном, двадцать пять. Круглосуточная… А что такое случилось? — последовал закономерный вопрос.
— Да этот, блин, дурень, мать его… — красочно охарактеризовал Плещеева седой. И потыкал пальцем в сторону «Нивы»: — Дача в Горьковской, всё сами, только сегодня последний гвоздик забили, одни стены, брус с пенопластом… Жена ещё и не видела, хотел, чтоб в готовый домик её…
— Что случилось-то? — спокойно напомнил гаишник, привыкший ещё и не к таким историям, звучащим в ночной час на шоссе. Насколько видел Плещеев, его собеседник чуть не приплясывал между ним и машиной. Так ведёт себя человек, разрываясь между необходимостью скорей мчаться дальше и страстным желанием выговориться, хоть кому-то поведать о внезапно и по-глупому постигшей беде.
— Так этому, гроб его мать, шпингалет в окошке не понравился, поправлять начал… Уже в городское переоделся, пижон хренов… Я ему — брось, Серый, завтра день будет, а он — ща, айн момент, мать его… сила есть, ума не надо, как нажал — и вместе с рамой наружу… А окошко, ёксель-моксель, на втором этаже… Бильярд ещё туда пыжился втюхать… Хоть бы бросить додумался, летел пока, так и на то мозгов не хватило, ёлкин двор, хресь мордой прямо в стекло, изрезался весь… И руку, по-моему…
Плещеев смотрел сквозь слипшиеся ресницы, по достоинству оценивая диспозицию.
«Нива» стояла с включёнными фарами, развёрнутая к возможным наблюдателям почти боком. Седой отчаянно жестикулировал, не давая гаишнику сосредоточиться на номерах.
— Литейный, двадцать пять, говорите? Это, если отсюда, по какой стороне?
— По правой. Сразу после улицы Пестеля. Плещеев обессиленно закрыл глаз. «Где лучше всего хранить «левый» ствол? — вспомнилось ему. — В служебном сейфе у знакомого офицера РУОПа…»
— Пестеля, Пестеля… — доносилось снаружи.
— Как съедете с моста, четвёртая направо. Считая набережную. Двадцать пятый дом сразу за ней и вход прямо с Литейного. Машину, смотрю, только что… Вы по городу-то уверенно ездите?
— А то! Это машина новая, а права с семьдесят восьмого… Только, хоть тресни, путаю — Пестеля, Герцена… Гоголя тоже ещё… Спасибо, начальник!
— Счастливого пути. Только, пожалуйста, не кипятитесь, езжайте спокойнее.
Седой клятвенно пообещал не превышать, не нарушать и не пересекать. Звук прихлопнутой дверцы пробил Плещееву голову электрическим током. «Нива» подчёркнуто плавно тронулась с места и резво помчалась в сторону Парголова.
— Тебя куда? — спросил седой, когда въехали на Поклонную гору. — Может, сразу к живодёрам, в больницу? Или домой, супруге на руки сдать? Она у тебя, помнится, медик… А то хоть прямо в «Эгиду», должен же там у вас ночью кто-то дежурить…
— Домой… — выдохнул Плещеев.
Человек за рулём обидно фыркнул, однако тут же полез во внутренний карман и снова выудил телефон. Плещеев больше не открывал глаз и не видел движения, но было слышно, как аппаратик еле слышно попискивал от нажатия кнопок. Сергей Петрович соображал уже совсем скверно. «А ведь я номера ему не давал, — равнодушно зарегистрировало сознание. — И про «Эгиду» не говорил…» И документов, из которых его спаситель мог бы почерпнуть все эти сведения, в «девятке» не было…
Люда сняла трубку, и мысль о том, что его сейчас заложат ей с потрохами, моментально смела все остальные.
— Людмила Борисовна? Доброй ночи, извините, Бога ради, что разбудил… Да нет, просто мы сейчас с супругом вашим подъедем. Уже рядом, мимо больницы академической… Только, знаете что, на всякий случай… Вы на звонок сразу не открывайте, спросите, кто там, Сергей Петрович вам ответит, и вот тогда вы нас пустите, хорошо? Ну, я так и знал, что с его-то работой вас ничем уже не удивишь… До встречи, Людмила Борисовна. Будем через минуту.
Плещеевы жили в большом кирпичном доме на, проспекте Тореза, на восьмом этаже. У них была хорошая трёхкомнатная квартира, имевшая один недостаток: низковатые потолки. Будь потолки выше можно было бы заказать в мастерской более высоки стеллажи и поставить на них раза в полтора больше книг. Время от времени Серёжа приходил к выводу, что книги постепенно выживают их с Людмилой из дому, и грозился устроить «прореживание». Иногда он даже брался за дело. Тогда посреди коридора вырастала пыльная куча, возле которой он просиживал на полу часа полтора, раскладывая книги на стопки: эти — оставить, эти — знакомому лоточнику, эти — в помойку. Потом заявлял, что не находит в себе сил выбросить хоть одну, и водворял все книги на место. Положительный эффект от подобных мероприятий состоял в том, что во втором-третьем ряду обнаруживалась масса изданий, о которых Серёжа успел давно и прочно забыть.