Этот звук — мама, мама, СТРЕЛЯЮТ!!! — прозвучал сигналом к истерике. Двое одновременно бросились к распахнутому окну, но один оттолкнул другого, и менее везучий с воем устремился в кухонную дверь. Третий от отчаяния попытался прошмыгнуть мимо Кефирыча, только лучше бы он этого не делал. Удар, нанесённый в четверть силы (не убивать же, действительно!), пронёс довольно крупного парня через всю комнату и распластал на полу. Среди раздавленных помидоров, растоптанных огурцов, сваренной для внуков малины, сухарей и немудрёных конфет, выброшенных из буфета…
Он попробовал подняться, но прямо на него кувырком опрокинулся тот, что пытался удрать через кухню. Беглец прилетел обратно спиной вперёд, параллельным курсом прилетели два его зуба, а следом мягко выпрыгнул Лоскутков. Саша был экипирован примерно так же, как Фаульгабер, и производил не меньшее впечатление. Воришки, оказавшиеся под прицелом уже ДВУХ автоматов, совершали на полу броуновские движения и неконтролируемо заливались соплями. Фаульгабер удовлетворённо отметил, что обделался и тот, и другой. Саша поправил у рта пуговку крохотного микрофона:
— Третий, что там у вас?
— Здесь третий, — послышалось из окна. Злоумышленник, спасшийся было во двор, проплыл над подоконником и смачно рухнул в общую кучу. Четыре часа назад, когда Катя с двоими спутниками прибыла в Симагино, Пётр Андреевич доброжелательно спросил её:
«А девушка, наверное, отдохнуть, грибочков пособирать?.. Только как же вы одна-то пойдёте? Мне, может, вас проводить?..»
Катя и Степашка с одинаковой лёгкостью запрыгнули в комнату, и Катя бодро осведомилась:
— Что с этими будем делать, товарищ майор? Пристрелим по-тихому, как тех вчера, или просто кастрируем?..
Известное дело — когда женщины идут в полисменши, в наёмницы или в террористки, никаким мужикам их не перещеголять по жестокости. Степашка стоял рядом, без суеты ощериваясь на пленных, которым случалось неосторожно пошевелиться.
— Снимай штаны!.. — садистски зарычал Кефирыч и пнул ногой первую жертву. Истерический скулёж и невнятные мольбы перешли в стадию потери человеческого облика. Когда выяснилось, что вместо кастрации предстоит всего лишь выпороть друг дружку — парни заголились чуть ли не с радостью.
Они хлестали один другого с такой палаческой страстью, которой никогда не добились бы от себя ни Кефирыч, ни Саша, ни Катя, ни самые решительные из числа симагинских огородников. Смогут ли они вообще смотреть друг на друга, когда к ним вернётся способность более-менее трезво соображать, а задницы, в кровь изодранные поясными ремнями, перестанут саднить? Не говоря уж про то, чтобы опять на что-нибудь решиться втроем?..
В эту осень больше не тронули ни одну дачу.
Миллионерша
Супруг Леночке Меньшовой достался по блату. Её первый засранец-муж удрал из семьи, когда тяжело заболела маленькая Танюшка. Странно и горько было теперь вспоминать, как романтично всё начиналось. Восемьдесят первый год, второй курс, байдарки, палатки… гитара у лесного костра… А через несколько лет, когда свалилось несчастье — тяжёлое осложнение после гриппа у младшей дочурки, вызвавшее остиомиелит, — и потребовалось превозмогать его день за днём, день за днём…
Конечно, внешне всё было обставлено более чем достойно.
О позорном бегстве от общих проблем и маленького страдающего существа не возникало и речи. Гена просто встретил другую (естественно, не обременённую больными детьми). И, как человек глубоко порядочный, не счёл возможным тянуть «одиночество вдвоём» и притворяться любящим мужем.
После развода он какое-то время даже выплачивал алименты. А потом началось всеобщее обнищание; алименты достигли смехотворных размеров и наконец заглохли совсем.
Призывать бывшего мужа к ответу у Лены уже не было сил…
Хорошо хоть, он не стал с ней судиться из-за однокомнатной в панельной пятиэтажке на Новоизмайловском. В той самой пятиэтажке, которую некогда стягивали металлической полосой, чтобы не развалилась. Ленина мама приезжала помочь с детьми и звала поменяться на Новгород, в родные места, но Лена не решалась. В Питере хорошие врачи были всё-таки ближе.
В общем, молодая женщина сосредоточилась на дочерях и уже думать забыла про какое-то там личное счастье. Вернее, поняла, что оно, это личное счастье, водится только в финалах женских романов. А в обычной жизни встретить его не легче, чем летающую тарелку, полную марсиан…
И вот тут-то в её жизнь и въехал на сером «БМВ» самый настоящий сказочный принц.
Однажды пасмурным вечером, когда она с необъятными сумками (получила из химчистки своё пальто и два детских, для зонта рук уже не было) пробиралась по лужам домой, рядом мягко притормозил роскошный автомобиль. Из иномарки выглянул симпатичный мужчина и предложил подвезти.
Сначала она испуганно отказалась. Потом… села в машину.
Красивый молодой человек довёз её до самого дома и рыцарски помог дотащить сумки. Познакомился с дочками. Подержал на коленях Танюшку… Через месяц девочке уже делали операцию немецкие доктора. Ещё через полгода её мама вышла замуж во второй раз.
На работе у Леночки было полно знакомых, не блиставших особым достатком и потому охочих до анекдотов о «новых русских». Современный российский буржуин представал в этих анекдотах тупым дебилом с единственной извилиной по форме долларового значка. Когда обнаружилось, что Ленка Авдеева вот-вот заделается миллионершей, интеллигентское презрение мигом сменилось нескрываемой завистью. Отдел, в котором она дорабатывала перед увольнением последние дни, загудел как растревоженный улей. Только и разговоров было, что о числе комнат в миллионерских хоромах, о ценах на шубы из натурального меха и о том, на лимузине какой марки она будет теперь ездить по магазинам. «Бутик… — с придыханием, точно пробуя на вкус, выговаривали сослуживицы. — Супермаркет… Коттедж… Европейская планировка…»