Он спустил кота с рук, и тот как ни в чём не бывало опять запрыгнул на столик. В это время тостер звонко щёлкнул, выдавая два румяных сухарика. От неожиданного звука Васька взлетел на полметра в воздух и на всякий случай скрылся под шкафом.
— Да что вы мне говорите, Алёша… — заплакала убитая горем хозяйка. — Посмотрите, какой пугливый сделался… теперь всего будет бояться, людям доверять перестанет… Вы никогда не слышали, ветеринарные невропатологи у нас есть?..
Снегирёв разлил по чашкам кипяток, заваривая супчик, потом усадил тётю Фиру и поставил ей на колени поднос:
— Пейте, пока не остыло.
В списках не значился
— Есть пальчики! Есть, родимые!.. Дубинин вихрем влетел в кабинет.
— Застрелю, — пообещала Пиновская. — Или сама застрелюсь!..
— В любом порядке, Мариночка. Дивный дукатик вы для нас раздобыли, такой разговорчивый!.. И Васин незабвенный отметился, и нарвские полицаи, и Виленкин, куда ж без него… Но главное, главное…
Пиновская зорко прищурилась:
— Никак Скунса нашли?..
Дубинин запустил все десять пальцев в остатки шевелюры, видимо стараясь придать ей сходство с лысеющей щеткой.
— Значит, так. Француз. Он же Сорокин Пётр Фёдорович, тридцать пятого года рождения, четырежды судимый, преступный авторитет. На свободе уже семь лет… Специализируется на хищении и контрабандном вывозе за границу антиквариата, икон, произведений искусства. Кличка дана за любовь играть утонченного интеллигента…
— Пока всё сходится.
— Если считать, что дукат действительно виленкинский и был у него украден. В списке ведь не значился…
— Допустим, дело было так… — Пиновская зашарила по карманам в поисках семечек.
— Виленкин решает продать дукат, причём за границу. Зачем? Это другой вопрос… Официально, естественно, никак. Он за помощью к Французу, который на таких делах собаку съел, и тот берётся переправить монету в Эстонию. A заодно, побывав у коллекционера, из общих соображений решает квартирку «поставить»…
— Пожалуй, — кивнул Дубинин.
— Вот-вот. То-то он и вертелся всё время, как свинья на верёвке. Найдем Француза — всплывёт и дукат… Что, есть рабочая гипотеза?
— Есть, — согласился Дубинин. — Хотя с какой бы стати нашему «терпиле» бояться дуката, лично мне непонятно… Впрочем, это другой вопрос, как вы любите выражаться… Я тут поднял все досье на Француза… Знаете, где он родился? Какие-то Богом забытые Колёсные Горки Калининской области, ныне Тверской. Образование — шесть классов, в первый раз сел по малолетке. Дальше сплошные зоны… Вот, стало быть, где воспитывают рафинированных интеллигентов с французским прононсом…
— Ага, — сказала Пиновская, — по-французски шпрехает, а сам за щекой лезвие перекатывает…
— Да уж наверняка не без этого…
— Ну, а у меня достижения как всегда скромные. Пока вы изучали досье великого человека и здоровались с ним за руку через дукат, я тихо и богобоязненно получила список всех совместных предприятий, работающих с Коткой… И знаете, что за фирму я подчеркнула красненьким карандашиком?
— Мариночка…
— «Балт-прогресс», — Пиновская сняла очки и стала их протирать. — Фамилия директора-распорядителя — Петрухин. Чисто случайно она ничего вам не говорит?..
— Ага!.. — обрадовался Осаф Александрович. — Что, что вы там говорили насчёт того, что я Скунса нашёл?..
Симагинские страдания (продолжение)
Как устроить, чтобы компания дачных воришек, привыкшая безнаказанно гадить в домах стариков, не только зареклась на дальнейшее, но и в зародыше похоронила всякую мысль о возмездии за наказание?.. А очень просто. Сделать, чтобы им было очень, очень страшно.
Tак как никогда в жизни не было и, даст Бог, не будет. Страх определённой интенсивности имеет свойство крепко запоминаться. Как и место, где этот страх приключился. Туда совсем не хочется возвращаться…
На полу жалкими кучками валялись мелкие вещи, выброшенные из шкафа и ящиков. Старый будильник с разбитым стеклом и вывалившимися шестерёнками: его расколотили об печку. Перевёрнутые постели, большое зеркало, на котором губной помадой было начертано нецензурное слово…
Трое двадцатилетних оболтусов неторопливо закусывали хозяйской едой, открывая трёхлитровые банки с огурчиками-помидорчиками, компотами и вареньем, Они дегустировали содержимое, потом выплёскивали его на пол и доставали новую банку.
…И тут, распахнутая страшным ударом, грохнула о стену входная дверь. Без каких-либо предупреждений в дом влетел жуткий омоновец. Пёстрый камуфляж, тон-фа, бронежилет, на лице чёрная маска, у пояса наручники, автоматное дуло зловеще смотрит вперёд… Семён Фаульгабер в полном боевом снаряжении был зрелищем не для слабонервных.
— Лечь на пол!!!
Троицу одновременно хватил кондратий. У одного выпал изо рта надкусанный огурец, другой так и замер с раскупоренной банкой в руках, не замечая, что маринад стекает на брюки. Третий начал сползать с колченогого табурета, на котором сидел.
Третий начал сползать с колченогого табурета, на котором сидел.
Автомат щёлкнул предохранителем:
— Лечь!!!
Повторный приказ сопроводили такие чудовищные матюги, что у державшего банку ослабли от ужаса пальцы. Трёхлитровый сосуд выскользнул на пол и треснул с глухим хлопком, прозвучавшим, как выстрел.