— У меня есть право встречаться со своими детьми! — изобразил он попранную невинность. — Я их отец!
— А у них есть право с тобой не встречаться, если не хотят, — спокойно заметил Антон.
— Я не позволю, чтобы мои дети называли «папой» какого-то… Я не дам их настраивать против родного отца…
Лена Меньшова взяла под руку старшую дочь.
— Пошли домой, — сказала она. Анечка уже почти догнала её ростом, и можно было ходить с ней под руку, как с подругой.
— Я тебя обязательно разыщу! — уже в спину уходящим сказал Гена. — Я хочу восстановить отношения! Если не с тобой, так со своими детьми!
Тут Лена испытала немалое облегчение, поняв, что дальнейших посягательств на свой домашний мир со стороны бывшего мужа может не опасаться. Кто мешал сразу спросить адрес или на худой конец телефон? Не спросил… Значит, уже начал искать благовидный предлог для того, чтобы не делать попыток.
Чего доброго, скоро убедит себя, что это не он когда-то сбежал от больного ребёнка, а жена бросила его ради денег «нового русского»…
— Я вот паспорт пойду получать, — сказала Анютка, когда поднимались на лифте. — Можно сделать, чтобы там меня Антоновной записали? И Меньшовой?
В дальнейшем Лене пришлось делать кое-какие подсчёты, и по этим подсчётам выходило, что их с Антоном долгожданный общий ребёнок был обязан своим зарождением тому весеннему вечеру. Уж очень родными друг другу почувствовали себя супруги Меньшовы, когда уложили дочек спать и остались наедине…
В новостях периодически сообщали о заказных убийствах, о взрывах квартир и похищениях бизнесменов, но Лена долго считала, что к Антону все эти ужасы не могут иметь никакого касательства. Он почти не говорил дома о делах и ни словом не упоминал о физической угрозе, с которой в России неизбежно связано любое серьёзное предпринимательство. Он вообще был удивительно скуп на эмоции во всём, что не касалось отношений с домашними.
Потом однажды Лена услышала, как от души хохотали охранники, обсуждая какое-то забавное происшествие.
Потом однажды Лена услышала, как от души хохотали охранники, обсуждая какое-то забавное происшествие. Когда она поинтересовалась, в чём дело, ребята страшно смутились и замолчали. Лена пригрозила выяснить у «командира»; тогда охранники раскололись и под большим секретом поведали ей о ночном нападении на магазин. В их устах эпопея выглядела абсолютно комической, а бандиты — форменными виннипухами, неспособными отличить уширо от йоко. Лена кормила прожорливую ораву яичницей и смеялась вместе со всеми, но по зрелом размышлении молодой женщине стало не по себе.
А спустя ещё время Антон вернулся из офиса каким-то очень уж не таким. «Ничего не случилось, просто устал», — успокоил он взволнованную жену. Однако любящую женщину не обманешь. Было ясно, что он получил известие, даже его умудрившееся выбить из колеи. И само собой вспомнилось, что квартира и ещё многое было почему-то оформлено не на него, а на неё и на дочек. А остальное — завещано. Хотя, если по уму, Антону в его тридцать восемь да при железном здоровье о смерти даже и отдалённо думать не полагалось…
Меньшов редко смотрел телевизор, предпочитая свои, более надёжные источники информации. Развлекательные программы его мало интересовали, а на политических обозревателей с их репортажами о подковёрных баталиях в коридорах власти у него была натуральная аллергия. Однако в тот дождливый летний день, приехав домой, он первым долгом ткнул кнопочку «Панасоника» и включил петербургский канал. Когда комментатор дошёл до убийства Сергея Петрухина, директора пресловутого «Балт-прогресса», Лена увидела, что Антон начал постукивать пальцами по столу.
В таком состоянии она до сих пор видела мужа всего однажды. На самой заре их супружества, в девяносто втором, когда они отправились на тогда ещё мало обжитые россиянами Канары. В тот раз Антон ничего не стал ей объяснять. Она знала, что и теперь ничего от него не добьётся.
Она молча подсела к нему и обняла его, сперва осторожно, потом — так, словно его у неё вот-вот собирались отнять. Антон глубоко вздохнул, отгоняя очень тягостные мысли, и тоже обнял её.
Шведский херр и другие
Трудно объяснить, по каким признакам мы безошибочно распознаём в питерской толпе иностранцев. По одежде? Лет двадцать назад это, пожалуй, работало, но теперь и наш народ тоже через одного в «тамошнем». По неуловимо чужой манере двигаться, по долетевшим отзвукам сугубо импортной речи, которую уже воспринял слух, а сознание ещё не успело зарегистрировать?..
Виталий Базылев бывал в Стокгольме несколько раз. Помнится, в их с Мишкой самое первое посещение шведской столицы он увидел на торговой улице Дроттнинггатан здоровенного «викинга» и только успел восхититься выставочным экземпляром скандинавской породы, когда «викинг» обратился к своему более мелкому спутнику… на чистейшем русском языке.
С тех пор Виталий повзрослел, стал наблюдательней и таких детских ошибок больше не допускал. Ну да и приехавший в «Инессу» господин Моде был, конечно, самый шведский швед, без подмесу. Высокий, русоволосый, брови трогательным «домиком». Короткая бородка (художественная имитация двухнедельной небритости). И очки, выглядевшие так, словно кто взял обычные линзы и распилил пополам, оставив только нижние половинки. Кажется, «у них» это был последний писк. Монс Моде смешно смотрел то сквозь стёклышки, то поверх.