— Ты пей, пока горячее, — сказала тётя Фира. — Оладьи бери, сметану, варенье…
Она боялась, что он так и просидит над нетронутым чаем, забыв, как с ним поступать. Гость поднял на неё ничего не выражающий взгляд и неожиданно попросил:
— Расскажите про Киру.
Голос был чужой и сипловатый — голос человека, сутки не открывавшего рот. Кажется, он вправду начинал оживать, и тёте Фире показалось неудобным продолжать говорить ему «ты».
— Я Кирочкиных друзей всех вроде знала, а вас что-то не помню, — сказала она. — Вы ей, наверное, сослуживец? Вас как звать?
— Алексеем.
Васька чуял на столе множество вкусных вещей и тёрся у ног, выпрашивая кусочек. Он бы с удовольствием вспрыгнул и всё изучил сам — но на стол, тем паче в чужом доме, хозяйка его не допускала. Гость смотрел, и старая женщина скомкала на коленях передник:
— А меня — Эсфирь Самуиловна… Кирочка всё больше тётей Фирой звала… Ну что ж вам рассказать… Убили её ведь, Кирочку нашу. Осенью, в октябре… шесть лет будет уже… двадцать седьмого числа…
— Кто? — медленно и как-то тяжело спросил Алексей.
Тётя Фира не сразу догадалась, что он говорит об убийцах, а когда догадалась, то безнадёжно махнула рукой:
— Да их на другой день задержали, всё молодые ребята, жили в том же дворе… Пьяные были… Хотели, говорят, обручальное колечко взять и с шеи цепочку, там у неё второе колечко висело, от мужа осталось… она не сняла, отбивалась, ну и… Лучше бы отдала, милиция бы, может, вернула…
Алексей неподвижно смотрел в стынущий чай.
Руки оставили в покое ложечку и просто лежали на цветастой клеёнке.
— Они где сейчас? — проговорил он. — Сидят? Тётя Фира невесело засмеялась:
— Таких разве достанешь… С такими фамилиями… Упекли одного из той же компании, так он Кирочку даже не трогал. Заступиться некому было, адвоката нанять, вот на него и свалили.
— А остальные? — всё тем же бесцветным голосом спросил Алексей.
— У меня тут как раз газетка отложена, — засуетилась тётя Фира. — Вот. Сами читайте.
Порылась на подоконнике и протянула ему «Ведомости» со статьёй Бориса Благого. Газета была довольно затрёпанная — чувствовалось, не ему первому тётя Фира её давала читать.
«… Но гораздо больше сверкающих в гараже «Вольво» и «Мерседесов» потрясает другое, — гласил последний абзац. — То ДРУГОЕ, что, будем надеяться, скоро во многом определит лицо нового российского предпринимательства. Я уже видел это в «Инессе», и имя этому — ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ. Допускаю, читатель, что вы скептически улыбаетесь. И я прятал усмешку, пока у меня на глазах молодой бизнесмен не снял трубку и не позвонил прямо в Смольный такому же молодому политику. «Володя, — сказал он, — есть там у тебя дельные ребята после Чечни? Есть? Немедленно присылай. Что? Жить негде?.. Да всё сделаем, и комнату купим, без проблем…» Вы уж простите меня за прекрасные сантименты, читатель, но когда после этого разговора я вышел под хмурое петербургское небо, мне показалось, что в нём вот-вот выглянет солнце. Большие дела всё же вершат эти ребята, которых мы совсем недавно назвали бы просто мальчишками. Они, вероятно, и в самом деле ещё не изжили в себе некоторого мальчишества, но как тут не вспомнить, что во время войны их ровесники вели в бой роты и батальоны! Так, может быть, и сегодня настала пора оказать им побольше доверия?..»
— Вот они где сидят, — подливая Алексею в чашку горячего, сказала тётя Фира. — Один в «Мерседесе», Другой в кабинете начальником. И третий тоже там где-то при них… на тёплом местечке…
Алексей промолчал. К её некоторому удивлению, он очень внимательно прочитал всю статью от начала и до конца. А потом аккуратно положил газету и — вот уж чего она никак не ждала — отхлебнул чаю и потянулся к оладьям. Так, словно у него появились на этом свете дела.
— Хорошо хоть, нашлись добрые люди, — вздохнула тётя Фира. — Сразу взяли дочку в семью, ни про какой детский дом даже говорить не позволили… Жуковы — да вы их, наверное, знаете… Нина с Валериком… У Кирочки своей родни один отчим был, да и тот в Казахстане, даже на похороны не приехал…
Алексей перестал жевать. Тётя Фира посмотрела и увидела, что глаза у него из чёрных опять сделались нормальными. Блёклыми, неопределённо-серыми, как зола. Но всё же нормальными. Он глухо спросил:
— Дочку?..
— Ну да, — кивнула тётя Фира. — Стасеньку. Хорошая девочка, а на Кирочку как похожа…
Гость молча взял ещё одну оладью и стал её есть. Тётя Фира подумала, а не предложить ли ему чего посущественней… и вот тут гениальная догадка озарила её. У Кирочки ведь был не то чтобы муж — ухажёр. Парень моложе её, с которым она встречалась всего-то неделю и даже не приводила знакомиться: то ли не успела, то ли застеснялась, полагая, что всё совсем несерьёзно. Потом он уехал в Африку с экспедицией и там, как сказали Кире, погиб, а у неё родилась дочь.
У Кирочки ведь был не то чтобы муж — ухажёр. Парень моложе её, с которым она встречалась всего-то неделю и даже не приводила знакомиться: то ли не успела, то ли застеснялась, полагая, что всё совсем несерьёзно. Потом он уехал в Африку с экспедицией и там, как сказали Кире, погиб, а у неё родилась дочь. И вот — шма-Исраэль! — через тринадцать лет является некто. С цветочками. Вполне подходящего возраста. Явно приезжий. И от известия о Кириной смерти начинает, простите, вести себя так, словно поседел бы в этот самый момент, если бы уже не был совсем седым. Тётя Фира знала, что несчастная покойница записала дочь «Константиновной», но Боже ж ты мой! Иные вон аж в Афганистане находятся, после многих лет плена, семейные уже, принявшие магометанство. У старой женщины ликующе засветились глаза, она подалась вперёд, готовая произнести вслух заветное слово…