Ночной звонок, сдёрнувший Людмилу с постели, сразу внушил ей смутное беспокойство. Видно, недаром она весь вечер не находила себе места, а потом еле-еле заснула. Почти так же она себя чувствовала и в тот злосчастный день, после которого Серёжа пять месяцев пролежал в госпитале, беспомощный и почти слепой, а она… О том, что случилось с ней самой, лучше было вовсе не вспоминать. Вот уж правда святая, что у докторов в этом плане всё получается не по-людски. Да так, что тебе велят начисто отказаться от дальнейших попыток…
Неужели с Серёжей опять…
Она еле успела накинуть халатик и кое-как заколоть волосы, когда ночную тишину квартиры взорвал пронзительный трезвон из прихожей. Почему-то Людмила всегда пугалась звонков, и в особенности тех, которых ждала. Она со всех ног бросилась к двери и сразу открыла её, даже не вспомнив о строгих наставлениях незнакомого голоса по телефону. Серая с белыми лапками кошечка — подарок Семёна Фаульгабера — выскочила вместе с хозяйкой.
— Серёжа!.. — ахнула Людмила.
Её Серёжа мешком обвисал на плече у какого-то чужого мужчины. И большую половину лица — повторение давнего кошмара — скрывала испятнанная кровью повязка…
— Люда, ты не думай… я ничего… — бодро выговорил Плещеев, и ноги у него окончательно подкосились.
— Чем заниматься приходится, — недовольно буркнул его спутник. И внёс эгидовского шефа через порог, как молодую невесту: — Людмила Борисовна, он действительно «ничего», так что вы попусту не волнуйтесь. Лучше всыпьте ему как следует, когда отлежится. Он, понимаете, в Токсово ездил на встречу с важным свидетелем, а нас предупредить не соблаговолил. Храбрый больно. Вот и схлопотал по очкам…
Плещеев наконец-то расслабился и вздохнул, ощутив под собой знакомый диван. И родные пальцы жены, коснувшиеся лица.
— Вы, Людочка, с ним правда построже, — сказал хозяин «Нивы». — Ну, бывайте, побегу… Да не беспокойтесь, выйду уж как-нибудь…
Спустя несколько секунд в прихожей щёлкнула дверь.
— Люда!.. — прохрипел Плещеев. — Как он выглядел? Ты его рассмотрела?
— Тебе очень больно? — сдерживая слезы, спросила жена. В такие минуты она всегда переставала быть врачом и вела себя просто как женщина, любящая и напуганная. — Ты хоть что-нибудь видишь?
— Вижу, Спичинка, вижу, — сказал Плещеев. — Просто… Очки вот… Ты его разглядела?
Описание, сделанное растерянной Людой («такой худой, невысокий… волосы ёжиком, седые… лицо… да как тебе сказать… Бог его знает… глаза вроде светлые…»), мало что добавило к его собственным ощущениям.
— Люда, — сказал он, ловя здоровой рукой и крепко, как мог, сжимая руку жены. — Запомни, ты никого не видела. Поняла? Ни-ко-го… Позвонили, ты открыла, я один за дверью стоял… На стеночку опирался… Кто бы тебя ни спрашивал, хоть Дубинин с Мариной… Он успел уйти, и ты его не видела. Поняла?
Догадка, мелькнувшая, как озарение, на время вернула ему и остатки сил, и способность говорить внятно.
— П-поняла… — ничего не понимая, кивнула Людмила. Она только чувствовала, что для Серёжи это почему-то было очень важно. Иных причин ей не требовалось.
Спокойной ночи, дядя Кемаль…
Дядя Кемаль был тёмен лицом, как ненастная туча.
Иных причин ей не требовалось.
Спокойной ночи, дядя Кемаль…
Дядя Кемаль был тёмен лицом, как ненастная туча. И больше всего напоминал монголо-татарского завоевателя с картины «Баскаки». Даром что тот восседал на горячем белоногом коне, а дядя Кемаль — на старом потёртом ковре вьетнамского производства. А вместо русских девушек, брошенных на колени с локтями, стянутыми за спиной, перед ним сидел, развалясь, этот тип в неизменном спортивном костюмчике. И нагло улыбался, заложив за уши длинные, вечно засаленные пряди.
— Скунс поразмыслил, дядя Кемаль. Хорошо-о-о поразмыслил. Он не будет «делать» Плещеева. Так что можете распорядиться этим заказом, как пожелаете.
Кемаль Губаевич величественно кивнул, с отвращением заглатывая ароматный цейлонский. Проклятый Скунсов посредник издевался над ним и нисколько этого не скрывал. «Как пожелаете»!.. Иэ-э-э-эй, до чего некрасиво вышло с Плещеевым… Кто же предполагать мог, что этот сукин кот даже к бабе с охранником…
Один на кладбище и двое в больнице… Жанночка со спинно-мозговой, а Гафур — язык выговорить не поворачивается… «Клиент», правда, тоже в больнице, но теперь до него поди доберись… Разведчик было пошёл, сунулся на этаж и — еле отоврался, ошибся, мол, коридором… Половина «Эгиды» круглые сутки пасётся, кто в палате, кто при дверях… Собаку — тьфу! — под окном стеречь посадили… И вперемежку с эгидовцами — во имя Аллаха, милостивого и милосердного, — тихвинские. Тоже охраняют, не выгонишь. Не их, дескать, рук дело. Вор ворует, сыщик ловит — обоюдное уважение. Журба самолично явился. Спрашивал, не надо ли телевизор либо компьютер Плещееву возле кровати, только скажи. Тот бы и рад, ан глаза в задницу провалились, так они в холле «ящик» поставили, братва вместе с эгидовцами «Клуб путешественников» смотрит… То есть жди у моря погоды. Когда ещё теперь удобный случай представится… «Как пожелаете»!..
Вслух, разумеется, Кемаль Губаевич произнёс нечто совершенно иное.