Женя поспешно закрыл рот и замученно сморщился, поудобнее устраивая руку с толстой иглой капельницы, торчащей из вены. Пиновская наклонилась к нему, заботливо поправила одеяло. Краем глаза он видел, как Саша усмехнулся, отворачиваясь к окну.
Дубинин снял очки и принялся их протирать.
— Мы тут все люди взрослые, — сказал он затем. — И я решился бы поставить вопрос несколько по-другому. Нам-то что от него в данной ситуации надо? Скальп снять хотим или на чай с тортом пригласить? Надо бы определиться, ребята… И не смотрите на меня так, Мариночка, умоляю… Нет тут никаких подслушек, кроме тех, что я сам прилепил…
Когда эгидовцы проходили мимо поста, там вовсю очаровывал дежурную медсестру Андрей Аркадьевич Журба. Процессу немного мешал досаждавший тихвинцу отчаянный насморк. Зато на столе перед девушкой уже стояли красивые дорогие цветы, которых сорок минут назад не было и в помине, и распечатанная коробка шоколадных конфет.
— Сергей Петрович, моё почтение, — вежливо поздоровался Журба с эгидовским шефом. — Как здоровье ваше драгоценное? Марина Викторовна, Осаф Александрович… Александр Иванович…
Двое его подручных простуженно сопели в коридоре. Обоих, как и главаря, эгидовцы тоже знали отлично.
— Я-то, спасибо, в порядке, — ответил Плещеев. — А вы, не иначе, костоправам показаться пришли? Кто ж это вам, бедному, так личико разукрасил?..
В самом деле, Журба прикрывал тёмными, не по погоде, очками устрашающих размеров синяк. И, если Плещеев ещё не выжил окончательно из ума, видимыми повреждениями дело не исчерпывалось.
— Да так… — скромно потупился тихвинский лидер. — Поздновато вечерком возвращался… Шантрапы всякой на улице, знаете ли, развелось… Ну да ничего, отмахался… Я вообще-то здесь знакомого повидать, если не возражаете…
— Боже сохрани, зачем возражать, — пожала плечами Пиновская. — А кого, не секрет?
— Да какие у меня от вас, Марина Викторовна, секреты? — широко и обезоруживающе улыбнулся Журба. — Вы сами его только что допрашивали. Крылова Женю, шофёра шлыгинского. Надеюсь, можно к нему?
Теперь у молодого водителя был совсем не такой бравый вид, как на Таллинском шляхе, во время памятного выяснения отношений. Теперь он немногим отличался по цвету от казённой простыни, под которой лежал, только на лице и голых плечах выделялись страшные кровоподтёки. Были следы и похуже, но их скрывали бинты. И ему было страшно. То есть он, конечно, пытался не показывать виду, но у Журбы глаз был намётанный как раз на такие дела. Ишь, заметался, решил — кончать пришли… Андрей выложил на тумбочку большую кисть аппетитных спелых бананов:
— Ты не дрейфь, я достойных противников уважаю… — И стянул очки, хвастаясь великолепной отметиной: — А тебя, значит, вот как за верную службу отблагодарили?
— Ну… — всё ещё не слишком доверчиво кивнул Женя. — Базар я ихний случайно… Ну и…
— Вот с-суки.
— Базар я ихний случайно… Ну и…
— Вот с-суки..! — возмутился Журба. И даже пристукнул себя кулаком по колену: — Благотворители, бля!.. А ты, бездорожье, тоже нашёл, к кому…
— Михаил Иванович, покойник, комнатку мне купил, — насупился Женя. И неуклюже перекрестился забинтованной правой рукой.
— Ага, — кивнул Андрей. — А потом чуть шкуру не снял.
— Он не…
— Вот так и поймёшь, почему нас, русских, отовсюду гоняют, — обречённо вздохнул Журба. — Шлыгин его, видите ли, лично зажигалкой не жарил, а надо бы… В общем, слушай сюда. У тебя врач кто? Если лекарствие какое, пусть только на бумажке напишет разборчиво. А немножко оклемаешься — и к нам. Работу подберём и в обиду никому больше не дадим…
Женя ответил улыбкой — робкой и слабой, но понимающей:
— К вам, это куда? В ГАИ?.. А спросить кого, капитана Астафьева?
— Ага!.. Его самого!.. — захохотал Журба, однако тут же скривился, прижимая рёбра ладонью. — И попутчиков своих приводи, если вдруг случайно заглянут… Конкретная публика, нам такие нужны…
Снегирёв шёл через Литейный мост, глубоко засунув руки в карманы и отворачиваясь от ветра. Его лицо очень редко доставляло ему какое-либо беспокойство, ибо являлось шедевром замечательного хирурга. Но того непотребства, в которое он вляпался двадцать седьмого числа, не выдержал даже шедевр: на нём проступили и двое суток были видны чёткие красненькие полоски. Тётя Фира, конечно, заметила их, но не стала делать никаких комментариев, только выставила из шкафа баночку мази «календула». Потом подумала ещё немного и как бы невзначай разложила в пределах видимости косметику, помнившую фараонов и египетский плен. Алексей улыбнулся, вспомнив об этом.
Посередине моста он решил не хорохориться попусту. Поднял воротник, стянул на глаза лыжную шапочку и, точно кисейная барышня, прикрыл нижнюю часть лица краем шарфа: холодный ветер всё ещё причинял натуральную боль. Мост под ногами тяжело содрогался и громыхал, пропуская с берега на берег транспортные потоки. Ветер нёс мельчайшие капельки влаги, и вокруг фонарей, отражаясь в чёрной воде, дрожали светящиеся ореолы. Сквозь окна троллейбусов и трамваев наружу смотрели люди, едущие с работы.
Снегирёв, если можно так выразиться, тоже возвращался с работы. У него ещё держалась высокая температура, когда он от нечего делать включил свой компьютер… и почти сразу выловил из сети сообщение от Аналитика. Закодированное послание могло растрогать не то что наёмного убийцу, но даже и Медного Всадника. Аналитик клялся «дорогому другу» в вечной любви, а заодно от имени Француза и иных порядочных людей приносил ему глубочайшие извинения за достойный всяческого сожаления инцидент с дядей Кемалем. Серьёзные авторитеты, отлично знавшие, чем чревата попытка обманывать Скунса, были очень заинтересованы в продолжении сотрудничества. Снегирёв снял это письмо с сервера, физически находившегося в Новой Зеландии. Оно было довольно давнишнее, но отправители, по-видимому, не теряли надежды.