«Попробуйте представить себе: за неправильный переход улицы вас вместе с вашей дамой останавливает городовой, прямо на Невском раскладывает на асфальте, заставляет приспустить панаталоны и публично охаживает табельным ремнём… Представили? Скажете, не может такого быть? Ещё как может. Вот что недавно случилось в С-ском садоводстве…»
Саша вздохнул. Ну конечно. В Симагине в основном обитают работники радио и телевидения — как ныне действующие, так и отставные. Было бы удивительно не дойди история до Благого. Было бы ещё удивительней, если бы тот иначе расставил акценты.
«…Мало того, что на троих мальчишек, которые не от хорошей жизни пытались подкормиться излишками овощей, была устроена засада ОМОНа с использованием всех современных технических средств. Мало того что при задержании пацанов наши так называемые защитники вволю потренировались в приёмах рукопашного боя. Они ещё и подвергли детей самому настоящему истязанию. Как рассказывают очевидцы, мальчишек по очереди швыряли на пол дачного домика, превращённого в застенок, и полосовали ремнем. Но, пожалуй самое страшное — реакция садоводов, на чьих грядках голодные подростки пытались добыть себе пропитание. Хоть бы один вспомнил русскую традицию и пожалел наказанных. Ничуть не бывало! Бабушки, дедушки и их толстощёкие внуки вовсю поощряли садистов… Во что мы превращаемся, люди?»
Саша снова вздохнул. За десять последних лет он чего только о себе не читал. Ну то есть не о себе лично — кому нужен отдельно взятый офицер Лоскутков! О подразделениях, в которых служил. Правозащитники братались с любым душегубом, у которого хватало ума выдвинуть политический лозунг. Киношники снимали душевные фильмы про глубоко положительных наёмных убийц. Журналисты создавали романтический ореол ворам и бандитам… А те, кто реально пытался что-то делать, кого-то заслоняя собой, вытаскивая и спасая… те в основном удостаивались таких вот помоев. Почему?..
Прямо перед Сашей сидела нарядная — явно из гостей — женщина лет тридцати, рядом примостился белоголовый мальчонка. Он явно очень устал, глазёнки то закрывались, то вновь широко распахивались, как будто ребёнок боялся заснуть и проспать нужную станцию. На лице застыло растерянное и даже немного испуганное выражение.
«Мамаша, блин… — раздражённо подумал Лоскутков. — Ему же на горшок давно пора и в кровать! Куда ты по гостям мальца потащила? Вон как уходился! Оставить не с кем? Ну так и сиди дома, дурища…»
— Следующая станция «Технологический институт» — прорвалось сквозь писк и треск из динамика. — Переход к поездам первой линии!
Женщина встала, поправила юбку и стала проталкиваться на выход. Мальчик остался сидеть, но она и не оглянулась. Саша понял, что поторопился «назначить» женщину в мамы. Какое-то время они стояли совсем рядом, и эгидовец отчётливо видел, как ей хочется, чтобы он (ну да, красивый, глаза и всё прочее… твою мать…) вдруг взял и проявил к ней интерес. Саша нейтрально смотрел поверх её головы, и чуточку томное выражение постепенно сменилось на лице женщины разочарованием и лёгкой обидой. Однако романтическая грусть тоже пропала впустую: внимание Лоскуткова профессионально переключилось на более важный объект.
Однако романтическая грусть тоже пропала впустую: внимание Лоскуткова профессионально переключилось на более важный объект. Этим объектом был неопрятного вида мужчина, который мало-помалу перебирался из дальнего конца вагона всё ближе. Лоскуткову хватило одного взгляда, чтобы понять — его целью был мальчик. Видно, бомж наблюдал за пацанчиком издали уже не один перегон. И наконец-то уверился, что тот вправду едет без взрослых…
Солдат ребенка не обидит! А бывший спецназовец — и подавно.
Поезд вкатился на станцию. Двери открылись, толпа хлынула наружу и унесла с собой женщину, в вагоне на какой-то миг стало свободнее. Лоскутков присел рядом с мальчишкой и увидел, как бомж уткнулся в схему метрополитена: ё, сорвалось!..
— Ты что, брат, один путешествуешь? — спросил мальчика Саша.
Тот поднял голову и серьёзно взглянул на эгидовца, но ничего не сказал.
— Говорить-то умеешь? — сделал Саша новый заход. Мальчик кивнул.
— Ну и то хорошо… А зовут тебя как?
— Шура я… Бабушка Шушуней зовёт…
— Ого! Тёзки, значит. Оба Александры! Ты — Шура, я — Саша. Будем знакомы! Мальчик снова кивнул.
— Так ты что же, один?..
— Не, я с папой, — доверчиво ответил Шушуня. — Только папа потерялся. Мы в «Луна-парк» ездили, я на всяких штуках катался… А папа купил вино и на скамейке сидел… А потом мы пошли в метро, только папа сделался пьяный… Он упал, пришли дяденьки милиционеры и его увели… А я остался…
— Так, — проворчал Лоскутков. — И давно ты тут ездишь?
— Не знаю, — тихо признался мальчик.
— И время по часам узнавать ещё небось не умеешь?
— Умею! Минутная стрелка длинная, а часовая короткая. Меня бабушка научила, — гордо пояснил Шура. Вид у него был уже не такой затравленный, как вначале.
— Смотри, какой продвинутый, — улыбнулся Лоскутков. — Может, ты мне ещё и адрес свой скажешь?
— Не… — снова опустил голову мальчик. — Не знаю…
— А давай вместе попробуем? Улица твоя как называется? Дом какой?