— Ух ты! — с уважением сказала Витя Новомосковских, попавшаяся в коридоре. — Это кто, кавказка? A как нас зовут?
Она держала в руках только что опорожненный детский горшок.
— Рексом нас зовут, — сказал Снегирёв. Кажется, не зря он в этой коммуналке прожил почти полгода. — Фен не одолжишь потом, шубку нам посушить?..
«Прилетит вдруг волшебник…»
— Наташа! — окликнули её, когда она выходила из дому.
По утрам нынче стояла кромешная темень, однако во дворе ещё сохранялось несколько фонарей, и под одним из них Наташа увидела знакомые эгидовские «Жигули». Из машины приветливо махал рукой Лоскутков:
— Залезайте, Наташенька. Вместе поедем.
— Александр Иванович? — удивилась она, забираясь в тёплый салон. На улице было весьма неуютно, и внезапная перспектива поездки на автомобиле вместо электрички (до которой, кстати, ещё было идти и идти по длинной пустой улице) радовала несказанно. — Александр Иванович, а как так получилось?..
— Да просто нечаянным образом, — ответил Лоскутков и тронул «Жигули» с места. — Мимо ехал, дай, думаю, подхвачу заодно…
Автомобиль, направляемый рукой опытного водителя, уже выворачивал на шоссе. Наташа смотрела сквозь лобовое стекло, в который раз убеждаясь, насколько всё рядом, когда есть машина. Минувшим летом, побуждаемая завистью к Алле и особенно к Кате, она пробовала бегать трусцой. Так вот, расстояние от дома до этого самого поворота она одолевала за десять минут. А тут — оглянуться не успела…
Потом по правую руку мелькнул и пропал в темноте приземистый дом, с которым у Наташи было связано одно любопытное воспоминание. Опять-таки летом, во время утренней пробежки, она видела, как открылась дверь парадного и наружу вышел человек со спортивной сумкой в руках. Крепкий, симпатичный молодой мужчина, может быть, даже чем-то неуловимо похожий на Лоскуткова… Он потоптался возле крылечка, озираясь кругом со счастливо-недоуменным выражением налицо, потом увидел Наташу: «Девушка, вы не подскажете, как тут на мет… на электричку пройти?..» Наташа остановилась и добросовестно объяснила, уже понимая особым чутьём, что парень, блаженно щурившийся на рассветное солнце, только что вышел от женщины. За которой, по-видимому, вчера устремился с такой безоглядной решимостью, что не только адреса не заметил — вообще Пушкин за Озерки готов был посчитать…
С тех пор прошло несколько месяцев, и случай, поначалу казавшийся трогательным и смешным, чем дальше, тем больше окрашивался для Наташи в трагические тона.
Наверное, всё оттого, что летом у неё оставались ещё какие-то иллюзии и по-детски казалось — вот-вот случится чудо. «Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолёте»… и сразу станет всё хорошо. В больницу, где лежит Коля, совершенно случайно нагрянет мудрый седой академик. Устроит нерадивым коллегам великолепный разнос, а брату поставит правильный диагноз и сделает наконец операцию. А в лоскутковскую команду придёт новичок — красавец и супермен, который влипнет в беду, и она, Наташа, совершит компьютерный подвиг и тем спасёт ему жизнь, и… и так далее, и тому подобный бред. Сивой кобылы. В тёплую лунную ночь. Теперь-то она понимала, какой наивной дурой была. Из Колиной палаты давно выписался Юран: шумные друзья с торжеством увезли его на сверкающем никелированном кресле, оставив Коле в наследство импортный телевизор, которым Наташин брат даже с помощью дистанционника пользоваться не мог. Телевизором пользовался новый сосед, глуховатый пожилой дядька. Он занимался тем, что рыскал по всем программам, вылавливая политические комментарии и фильмы типа «Русское поле». Наташа знала: то и другое было Коле хуже горькой редьки. На все просьбы следовали лекции о развращённости современной молодёжи, которая не интересуется жизнью страны, не смотрит отечественные киношедевры и не берёт примера со старшего поколения. Наташа однажды попробовала намекнуть, что телевизор вообще-то «завещали» её брату. Естественно, она была тут же объявлена фашисткой, истязающей беспомощного старика, и Коля велел больше не связываться — чёрт с ним. Два раза в неделю к соседу приходила жена. Тогда орущий телевизор на время смолкал, и вместо репортажей об ужасах Чечни и экологических катастрофах звучал (примерно с той же громкостью) подробный разбор проблем в семьях родственников и знакомых. Сначала Коля зверел и, конечно, вымещал своё раздражение на Наташе. Но в последнее время — и это было гораздо хуже — звереть перестал. Он больше не спрашивал, как там у неё компьютерные дела, и равнодушно жевал фрукты, не приносившие никакой пользы. На днях она спросила его, как убрать неизвестно откуда выскочившее лишнее меню в редакторе «Word». «He знаю», — вяло ответил он, хотя наверняка знал. А потом заснул посреди рассказа о том, как она заменила плохо работавшую русскоязычную версию на английскую и какой по этому поводу случился скандал. Только кассеты с маминым голосом выводили его из апатии, да и то — ненадолго. Наташа кормила маму побасенками про скорое улучшение, но брат умирал.
…То есть жизнь впереди была беспросветна, как темнота, мчавшаяся в лобовое стекло «Жигулей». И всё хорошее, что присутствовало вокруг, казалось злобной пародией на её былые мечты, пусть глупые, наивные, девчоночьи, но такие чистые и светлые. Жестокой насмешкой был даже уютный автомобиль, резво катившийся по шоссе. И красавец супермен за рулём…