А потом опять-таки ей пришла новая идея:
— Мы тут ходим, уродуемся, а тётки весь день по улицам полные сумки денег таскают…
— Где? — не понял Гном.
— С почты, старухам пенсию носят.
— А что, тонна баксов за раз, не меньше! — оценил Фарадей.
Несколько дней они, как настоящие сыщики, выслеживали немолодых усталых женщин, которые покидали узкие железные двери с тыльной стороны почтового отделения.
Потом однажды парни не утерпели — и в полутемном парадняке без особых хитростей рванули у пожилой почтальонши её облезлую сумку. Но не тут-то было! Почтальонша вцепилась в сумку обеими руками и вдобавок начала истошно кричать. Пора было бить, но это оказалось неожиданно трудно — уж очень она была похожа на их матерей. Наконец Гном, как самый решительный, всё-таки попробовал дать тётке по шее. Ни фига! Почтальонша увернулась и закричала так, что даже самим парням захотелось сбежать. На лестнице стали открываться двери, раздались нерешительные голоса… Тут Фарадею удалось-таки вырвать сумку, и, сбив на прощание почтальоншу с ног, четвёрка грабителей устремились во двор, за угол.
Киса всё это время стояла на улице за дверями. Ну, бездарности!.. Сумку должны были выхватить двое, за углом сунуть третьему — он её живо в свою и спокойно выходит на улицу, там в соседнем парадняке отдаёт четвёртому… Четвёртый еще спокойнее удаляется с деньгами — даже если менты сразу станут искать по приметам, кто его заподозрит?.. А сама она — случайная прохожая, показывает возможной погоне противоположное направление…
…Четверо парней ошалело выскочили из дверей с сумкой и пролетели мимо неё. Киса осталась на месте: должен же хоть один из пятерых действовать по уму!.. Через несколько мгновений выбежала растрёпанная почтальонша, а следом за ней — несколько мужчин с лестницы.
— Где они? — почтальонша сразу бросилась к аккуратной девочке, которая как раз шла мимо. — Девочка, милая, парни побежали куда?!
— Парни? Ой, вроде правда были какие-то, сумку тащили…
— Куда они побежали, ты видела?
— Туда, во-он туда только что…
И почтальонша, причитая, затрусила, как могла, в направлении, указанном девочкой. Мужчины без большого энтузиазма последовали за ней.
Киса же спокойно прошла дворами и поднялась в свою квартиру. Скоро туда влетели и четверо с сумкой.
— Дураки, — встретила их Киса. — «Хвост»-то не привели за собой? Даже сумку не заменили…
Ее не слушали — у парней горело пересчитать деньги.
Мама мыла раму
Tapac Кораблёв уже несколько недель сидел без работы, а потому взрывался по всякому поводу. Ну а за поводами в «братской могиле» далеко ходить было не нужно.
С самого утра Витя Новомосковских выставила в коридор на всеобщее обозрение полнёхонький Серёжкин горшок. Садик, в который она водила сынишку, находился тут же во дворе, но Витя что ни день прибегала туда последней, непричёсанная, одетая наспех. Она никак не могла встать вовремя, да и как тут встанешь, если до трёх ночи гоняли с Валей видак?.. Вернувшись из садика, Витя снова валилась в кровать, потом смотрела телевизор и только к полудню, окончательно проснувшись, начинала что-то делать по хозяйству. До горшка ли тут?..
Вот так и сегодня. Витя выползла из комнаты в двенадцатом часу, пожарила яичницу, лениво замочила мужнину рубашку («»Ариэль» — идеальная чистота без утомительного застирывания!») и наконец удалилась к себе в комнату.
Завтра я буду дома!
Завтра я буду пьяный! —
вскоре донеслось изнутри.
Виктория выкрутила ручку громкости на максимум, сколько хватало мощности колонок. Эсфирь Самуиловна прекрасно слышала каждое слово сквозь три двери и коридор. Своё жилище она по примеру англичан считала крепостью, но, увы, не от всего эта крепость давала защиту…
Молодые ларёчные коммерсанты не собирались задерживаться в коммуналке надолго.
Своё жилище она по примеру англичан считала крепостью, но, увы, не от всего эта крепость давала защиту…
Молодые ларёчные коммерсанты не собирались задерживаться в коммуналке надолго. И, соответственно, ни с кем не желали считаться. Дешёвая комната была для них лишь ступенькой к будущему благоденствию, трамплином для взлёта… Витя только плечами пожала, когда её ознакомили с графиком уборки, висевшим на кухонной двери. Объекты уборки включали: пол на кухне, в коридоре, туалете и ванной, раковины на кухне и в ванной, собственно ванну, унитаз. Унитаз!.. Приехали, называется!.. Они, значит, туда будут дела свои делать, а она — за ними мой? И так две недели подряд?.. А выкусить не хотите?..
После первой же Витиной «уборки» — посреди коридора для вида ещё повозили мокрой тряпкой, а унитаза и раковин вовсе ничья рука не коснулась — Оля (очередь Борисовых шла следом) смолчала бы, но вмешался Гриша. Он заявил, что потакать разгильдяям непедагогично, что Вите надо указать на ошибки, может быть вынести общественное порицание или даже продлить ей дежурство ещё на неделю — но добиться, чтобы всё делалось как положено. Гриша говорил столь умно и приводил такие доводы, что женщины с ним согласились.
Увы! Гришина теория блистательно провалилась. Витя объявила, что всё вымыла не хуже других, а если кому что не по ноздре, пусть сам и трёт. Не повлиял даже тот устрашающий факт, что Гриша красной пастой написал на графике против фамилии Новомосковских — УБОРКА НЕ ПРИНЯТА. Листок сиротливо провисел ещё несколько месяцев, потом исчез и более не появлялся.