— А виноват кто?
— Я. Тормоза отказали… И то слава Богу, что скорость маленькая была…
— Тормоза? Ну ты даёшь! — восхитился Снегирёв. — У «Мерседеса»?
— Так шланг лопнул. Перетёрся…
Алексей не поверил. Кирилл, успевший постигнуть суть дела, принялся с энтузиазмом посвящать его в технические подробности. Дефект в самом деле оказался экзотическим. И, что хуже, малозаметным при обычном осмотре.
— Значит, и на «Мерседес» бывает проруха, — философски подытожил Снегирёв. Хорошо быть философом, когда дело касается не тебя. — Давай, накатай немцам факс, — посоветовал он Крылову. — Они тебе новенький, в бумажке с розовым бантиком…
Женя мрачно кивнул:
— Ты это не мне, моей хозяйке скажи.
— А она что?
— А что она… Сам разбил, сам и чини… да побыстрей чтоб…
Он показал Снегирёву кольчугинские выкладки. Кирилл три шкуры не драл, но и скидки делал только инвалидам с их машинами-ветеранами. Алексей про себя сопоставил цифру с вероятным размером крыловских доходов и сочувственно присвистнул:
— Так это тебе, парень, чего доброго, виллу на Канарах придётся продать… Женя невесело улыбнулся:
— Точно, придётся… Опять под своим грузовичком ползаю, а то на микроавтобусе туда-сюда, на «Форду»… Вот, двадцать седьмого в Ивангород за эстонскими сырками попрусь…
Двадцать седьмого числа. Двадцать седьмого числа… Женя тем временем посмотрел на часы и выудил из кармана белый пластиковый патрончик с лекарством. Стыдливо отвернувшись, сунул в рот две пёстрые капсулы и запил из маленькой полиэтиленовой фляжки.
— Пурген: неизменно превосходный результат, — прокомментировал Снегирёв. Женя улыбнулся уже по-настоящему:
— А то…
— Дались им эстонские сырки, — неодобрительно заметил Снегирёв. — Они же невкусные. Полтораста вёрст в один конец! Я понимаю, за смоленскими бы… С напарником едешь хоть?
Лицо у Жени опять стало совсем несчастное:
— Какое… Один потащусь.
— Слушай! А возьми с собой? — загорелся Снегирёв как бы неожиданной мыслью. Мог ли знать Женя, что он руководствовался не только филантропическими соображениями. — И я проветрюсь, и тебе повеселее… Поехали?
— Так ведь там… — замялся Крылов. — Погранзона как бы, разрешение надо…
— А в принципе возражения есть?
— Обижаешь…
— Тогда без проблем.
Пьяный циркач за их спинами загнал в ящик новую ассистентку и опять взялся за пилу.
Погода шепчет!
Этот сон будил его почти каждое утро. Потом Женя Копылов иногда опять засыпал, но чаще не удавалось. К обеду жизнь брала своё, затягивала. Но если приходилось ехать по Кронверкскому или через Троицкий мост, Женя, понимая всю нелепость такого поведения, тайком крестился на голубой купол мечети.
Бывали ещё и другие сны. То они с дедом Махмудом меняются нательными крестиками, то вдвоем расстилают молитвенный коврик и молятся Аллаху. Но кончалось всегда каким-нибудь кошмаром…
…Было раннее утро, кончались предрассветные сумерки, и вершины Большого Кавказа, высившиеся не особенно далеко, горели ярко-розовым пламенем. В такое время город ещё крепко спит, но деревня уже просыпается, тем более высокогорный аул в Богом забытом Веденском районе. Тут жизнь начинается рано.
Поэтому-то пятеро российских спецназовцев напряжённо прислушивались к каждому звуку, раздававшемуся в домах и вне их. Они стояли в тени высокой стены из кизяка, какими были окружены почти все дома. В горах дерево — большая ценность, здесь всё лето заготавливают кизяк, который потом идёт и на топливо, и на строительство. А зима в Чечне совсем не такая короткая, как думают иногда. Вот и сейчас, в начале апреля, ребята основательно помучились, подбираясь к нужному аулу заснеженными перевалами. Ниже, там, где скоро зацветут бескрайние луга, было не лучше: под снегом скрывалась поросль дубового стланика, этакая пародия на дерево росточком сантиметров в десять-пятнадцать.
Ноги за этот чёртов стланик всё время цеплялись.
К аулу подошли ночью, закончить следовало до рассвета. Сведения о том, что заложник находится именно здесь, были получены из надёжного и, разумеется, секретного источника, какого именно — Женя не знал. Однако с топографией самого аула вышла путаница, видимо, сам «источник» здесь никогда не бывал. Больше всего смущала полуразвалившаяся сторожевая башня, стоявшая несколько на отшибе и как раз с той стороны, откуда подошла группа Зуева. Зато широкие стены (Зуев по афганской привычке их иначе как дувалами не называл) для небольшого отряда были настоящей находкой. Местами они значительно возвышались над домами, сложенными из грубого камня, и это придавало селению сходство со средневековым Укреплённым городом. А заодно давало возможность скрытно подойти вплотную к дому Махмуда Хамхоева, где, согласно «источнику», находился захваченный журналист. Его звали Валерий Карнаухов, и он имел глупость довериться честному слову мусалчевцев. Теперь за него требовали выкуп.
Все варианты были давно просчитаны, осталось уточнить детали. Родион сделал всем знак молчать и прислушался. Женя мог бы поклясться, что из-за «дувала» не доносилось ни едином звука. С другой стороны, зуйчата прекрасно знали, на что был способен их командир.
— Так, — сказал наконец Родион. — Журналист там. В задней комнате. Ещё в доме старик, его жена и невестка, она уже встала. Старики просыпаются. Охрана из двух человек, один кажется, спит… Пять на пять. Ты, Женька, не ввязывайся, с тобой журналист. Старики не в счёт, остаётся трое… — Дядя Зуй распределял роли. — Я страхую, если посторонний появится — он мои. По второму сценарию вы не рыпаетесь, пока жив свидетель…