— С утра только кофе, — ответил Благой.
Инесса одарила его ещё одной тысячедолларовой (без преувеличения) улыбкой и удалилась. Она была действительно очень хороша. А на шлыгинском столе стояла в рамочке фотография очаровательного бутуза.
— Вы очень похожи на себя на экране, — проговорил Михаил Иванович, подвигая Благому печенье. — Слежу за вашей передачей, и статьи тоже читал… если я правильно понял по телефону, вы собираетесь сделать о нас именно статью, а не передачу?
— Интервью или очерк, как получится. — Благой уже выставил свой маленький японский диктофон. — Не смущает? — спросил он как бы слегка извиняясь. — Я давно так работаю. На карандаш сколько ни бери, какие-то оттенки, нюансы пропадают… Так вот, чтобы попусту не тратить ваше время… нам необходим материал о положительном герое. Точнее, о положительном примере.
— Спасибо за честь, — легко пошутил Шлыгин и продолжил уже серьёзнее: — Я готов. С чего начнем?
— С самого начала: как дошли до жизни такой, — ответил Благой шуткой на шутку. — Как вообще рождаются современные бизнесмены? Особенно такие, как вы? Благотворительный фонд «Тёплый дом»… Детский дом для сирот из бывших республик… — Он передвинул вынесенный микрофон, расположив его между Шлыгиным и собой. — Согласитесь, такого скорее следовало бы ожидать от человека с обширным и горьким жизненным опытом…
— А с чего вы взяли, что у меня такого опыта нет? — Михаил посерьёзнел и невесело усмехнулся углом рта. — Думаете, мне всё это, — он обвёл рукой кабинет, — Дед Мороз в подарок принёс?.. Я ведь сам разные университеты прошёл… Да-да, можете так и написать. Жил с отцом-алкоголиком, мать дворничихой работала, был трудным подростком… Чуть в колонию не загремел…
Шлыгин встал с кресла и заходил по гасящему шаги ковру. Благой слушал внимательно и с сочувствием.
— Был в нашей компании один отморозок, дошёл до убийства.
Благой слушал внимательно и с сочувствием.
— Был в нашей компании один отморозок, дошёл до убийства. С женщины в подворотне золотишко снимал… Загребли чуть не всю пацанву во дворе, дело шить начали… Хорошо, правосудие тогда было не то, что теперь, — разобрались. Хотя душу помотали и мне и мамаше — на всю жизнь хватит. Вы, может, скажете, другие больше страдали. Правильно. Но мне как-то хватило… Понял, в общем, что такое беда. Своя, чужая… Тонкокожий я, наверное…
Он замолчал, отвернувшись к окошку. Было видно, что давние события в самом деле нешуточно ранили его и рана ещё не зажила.
— По-моему, Солженицына однажды спросили, кто на каторге больше страдал, он или Достоевский, — подал голос Благой. — Александр Исаевич, помнится, довольно резко ответил в том духе, что говорить следует не о количестве страданий, а о качестве их воздействия на душу. По-моему, это именно ваш случай.
Шлыгин глубоко вздохнул и отошёл от окна.
— Вот поэтому мы отремонтировали дом для детей, чьи родители погибли в Грозном, приобрели мебель, одежду… Подыскали персонал, и если заметим, что крадут кусок у сирот…
— Все за счет фирмы? — Благой покосился на красненький глазок диктофона и попробовал вспомнить. заправил ли он, как собирался, свежую батарейку. Ещё не хватало, чтобы на ленте вместо осмысленной речи осталось лишь дурацкое кваканье.
— Сначала только за свой, теперь связались с европейскими фондами, они нам кое в чем помогли. Присылают машины с одеждой, медикаментами, оборудованием…
Неожиданно на столе опять включилась громкая связь.
— Я же просил… — недовольно обернулся Шлыгин.
— Михаил Иванович, извините, это из Смольного… — виновато пояснила секретарша.
— Простите уж, — Шлыгин развел руками. — Смольный — дело святое… — И подошел к аппарату: — Шлыгин слушает!
— Мишка, привет! Как жизнь удалая? — сам того не желая, разобрал Благой. Фамильярный тон звонящего сперва удивил его, но профессиональная память тут же сработала, и голос из Смольного показался ему удивительно знакомым.
«Да это же Гнедин!» — сообразил журналист. Гнедин был заместителем начальника юридического управления, и его звонок тоже мог немало сказать об уровне фирмы. В захудалую контору просто так из Смольного не звонят. И «Мишкой» её шефа не называют…
— Здоров, корешок… — в том же дружеском тоне отозвался бизнесмен. — Одноклассник, — шёпотом пояснил он Благому. — Да-да, я на проводе, тут просто у меня человек из газеты, статью пишет… Ты ещё не забыл тот базар про дельного парня после Чечни? Вторую неделю место держу…
— Так ведь я поэтому и звоню. Нашёл одного, уже к вам отправил, скоро придёт. Погремуха — Крылов, Женя.
— Замётано! — обрадовался Шлыгин. — Тачку водит? Ксива есть?
— Всё есть, только одна сложность: сам он из Лодейного Поля, а «колёса» ему после госпиталя глотать прописали, каких там не видели. Потому в Питер и просится, а хаты — сам понимаешь… Сделаешь?
— Был бы парень конкретный… а так без проблем. Квартиру подождать придётся, а комнату купим.
— Ну давай.
Квартиру подождать придётся, а комнату купим.
— Ну давай. Инке привет…
Шлыгин положил трубку и скупо улыбнулся Благому:
— Ну, что вам ещё рассказать?
От «Инессы» до редакции Бориса Благого подбросил на «Вольво» тот самый охранник-шкаф. Когда они садились в машину, к ним, резко тормознув, подрулил «Мерседес». Благой не обратил бы на него внимания, если бы оттуда не выскочили два телохранителя. Один из них распахнул дверцу, и из недр автомобиля неуклюже выбрался человек, чьё лицо показалось Благому смутно знакомым. Борис Дмитриевич попытался напрячься, но так и не вспомнил. На сей раз профессиональная память срабатывать не спешила. Наверное, мешал текст, почти сложившийся в голове. Одно было ясно — интервью он у него не брал, иначе точно вспомнил бы. И всё равно — где-то он уже видел это слегка одутловатое лицо в очках за толстыми стеклами… И оно опять-таки смутно будило некие малоприятные эмоции. Когда он последний раз видел его, то думал о чём-то нехорошем. Факт.