Не говоря ни слова более, расфранченный патриций небрежно поклонился и вышел.
— Напыщенный петух, — проводил его уход император, кривя губы в насмешливой улыбке. — Вы знаете, мой дорогой мессир Вальдар, больше всего на свете я не люблю дураков и трусов, а еще скряг. Работать с ними проще всего, но это не доставляет никакого удовольствия. То ли дело вы, мой друг, с вами всегда приятно иметь дело.
Я пошевелил колодками, показывая, насколько польщен этой похвалой.
— Мне почему?то кажется, Ваше Величество, что венецианцы не получат своего, — произнес я, стараясь поддержать нашу светскую беседу.
— Ну что вы. — Оттон посмотрел через зарешеченную бойницу вослед уплывающей лодке своего недавнего гостя. — Именно получат, и именно свое. Но оставим пока в покое этих водоплавающих и поговорим о вас.
— Обо мне? А что обо мне говорить? Вот если бы вы распорядились снять с меня колодки, тогда — другое дело.
— Ну право! Что за глупости, мой дорогой. Я бы, может быть, и заменил бы вам колодки цепями, но у меня на этот счет имеется печальный опыт. Придется потерпеть. Впрочем, я полагаю, недолго. У меня к вам есть деловое предложение…
— Как, опять?! Кого же я должен прикончить на этот раз?
— К чему ворошить былое, — рассмеялся император с той неуловимой интонацией, от которой мне всегда почему?то становилось грустно. — Давайте смотреть вперед. А впереди, как я уже говорил, есть два пути. Путь первый: поскольку с момента смерти короля Ричарда каждый новый час вашего вооруженного противостояния есть открытый мятеж, то, согласно букве закона, вы должны сложить оружие к стопам законного правителя, смиренно уповая на его милость. Но на вашем месте я скорей бы вверился милосердию голодного берберийского льва, чем Джона Плантагенета. Тем более что лично к вам он питает особо нежные чувства. Не так ли?
Что и говорить, спорить с этим было трудно. Впрочем, Лейтонбургу никогда нельзя было отказать в логике. Заметив гримасу согласия на моем лице, он продолжал:
— Я более чем уверен, что вы не выберете этот путь. Тогда остается другой. Следуя духу закона, мы должны помнить, что принц Джон завладел троном не по праву наследования, а силой оружия. Более того, возможно, он виновен и в гибели своего брата. А значит, власть его вполне может считаться незаконной. В таком случае вы имеете полное право покарать узурпатора и братоубийцу. Не думаю, мой друг, что есть необходимость убивать его. Какое?нибудь подземелье Тауэра и душеспасительные беседы Джорджа Уолрена — вот достойный конец для его многогрешного пути. Вы, кстати, знакомы с графом Шейтмуром? Нет? Зря. Весьма рекомендую. Так вот, мой милый мессир Вальдар, у меня нет никаких сомнений, что армия, возглавляемая графом Солсбери, Эдом де Меркадье и вами, мой друг, сможет заставить этого Каина раскаяться. Так, кажется, пел ваш друг д'Орбиньяк?
— Господи! Как он только не пел!
— Ладно, это не важно.
Речь совсем о другом. Когда принц Джон, заметьте, отнюдь не король, а не более чем мятежный принц, окажется в Тауэре, перед вами встанет вопрос о новом английском короле. Я полагаю, род Камдилов не претендует на престол Британии?
— Не претендует. Во всяком случае, в моем лице.
— Что ж, похвально. Значит, на наследство Плантагенетов есть два претендента: либо граф Артур Бретонский, сын младшей сестры Ричарда, либо же кто?то из моих детей, в чьих жилах течет кровь его старшей сестры. Как вы понимаете, я буду поддерживать именно этот вариант, тем более что по старшинству именно им принадлежит право наследовать этот трон. Ведь так?
С этим было трудно спорить. Особенно не снимая колодок.
— Поэтому мое предложение к вам просто и однозначно: вы помогаете моему сыну взойти на полагающийся ему по закону английский престол, а я обещаю вам самое завидное положение, по вашему выбору, либо при дворе короля Англии, либо же при моем…
В эту минуту слуга доложил о приходе нового гостя.
— Обдумайте мои слова, мессир Вальдар. Полагаю, у вас нет повода сомневаться, что я высоко ценю людей, подобных вам.
Вошедший в каюту человек мало напоминал своих предшественников?посетителей. Он был молод, очень красив и сочетал изрядную мускулатуру атлета с поразительной гибкостью и легкостью гимнаста. На его обветренном смуглом лице играла задорная улыбка человека, влюбленного в жизнь с первого взгляда. Он быстро посмотрел в мою сторону и, увидев неприятные добавления к моему наряду, заговорщически подмигнул.
— Приветствую тебя, Ясон, — произнес «мой дорогой друг» император голосом, внезапно оттаявшим, как айсберг в экваториальных водах. — Входи, присаживайся.
Красавец, которому неизвестно отчего был оказан столь радушный прием, встряхнул буйной гривой иссиня?черных кудрей и, нисколько не смущаясь своего высокопоставленного собеседника, уселся на подушки лебяжьего пуха, заменявшие кресла.
— И я приветствую тебя, Ваше Величество, — весело бросил он так, будто собеседником его был не вершитель европейских судеб, а сосед?трактирщик. — Я не опоздал?
— А разве адмирал Архипелага Ясон Кондалакис когда?нибудь опаздывает? Нет, ты как всегда вовремя.
Я с силой закрыл глаза и, подержав их так с минуту, вновь широко раскрыл их. Картинка не исчезала. Для верности, конечно, стоило бы еще ущипнуть себя, но этого я — увы! — не мог. Имя Ясона Кондалакиса знал всякий, кому приходилось пускаться в путь морем от Геракловых Столбов до Босфора, и встреча с ним где?нибудь в Эгейском море, закончившаяся только ограблением, могла быть отнесена лишь за счет необычайной благосклонности Посейдона. И вдруг такая трогательная встреча. Старые друзья после долгой разлуки.