Мы шли к Бургасу больше месяца. Ветер был благоприятным, сезон ураганов закончился незадолго до нашего отплытия, и лишь пару раз нас немного потрепало штормами. По словам Тило, барк вел себя превосходно, мы уверенно держали восемь, а иногда даже десять узлов, и двигались, таким образом, с опережением графика.
— Шхуна с левого борта! — выкрикнул вахтенный матрос.
— Они нас, кажется, боятся, — заявил Тило, опуская бинокль. — Идут параллельным курсом и убирают паруса.
— И хорошо, — хмыкнул Эйно. — По словам торговцев, в здешних водах полно пиратов. Бургасские сатрапы не очень-то озабочены безопасностью торговли. А может, они и сами в доле.
Небо светлело с каждой минутой, море на востоке окрасилось в нежно-розовый цвет восходящего солнца. Эйно приказал трубить подъем. Постояв еще немного с ним, я спустился в свою каюту и, едва стащив с себя сапоги, рухнул на койку.
Меня разбудили около полудня. На пороге каюты стоял Бэрд с мисочкой орехов в руке.
— Мы идем вдоль берега, — сообщил он, пожелав мне доброго утра, — с левого борта в бинокль видны какие-то деревушки… Слушай, а у нас есть хоть один переводчик? А то я, например, по-бургасски никак. Что делать?
— Эйно знает, что делает, — зевнул я и сунул ноги в сапоги. — Он не поперся бы сюда, не зная ни языка, ни обычаев. Купцы-то ведь с Бургасом торгуют. Князь не такой человек, чтобы делать что-то наобум. Уверен, в кармане у него припасено немало сюрпризов.
Бэрд усмехнулся и распахнул иллюминатор. За этот месяц у нас с ним установились почти дружеские отношения — все началось с того, что на третий же день пути он, шляясь по палубе здорово пьяный, свалился и подвернул себе ногу. Спьяну он не придал этому особого значения, но к утру лодыжка распухла так, что он не мог ходить. Матросы оттарабанили его ко мне, я дернул — и уже вечером он пришел ко мне с кувшином вина, поблагодарить за чудесное излечение.
Матросы оттарабанили его ко мне, я дернул — и уже вечером он пришел ко мне с кувшином вина, поблагодарить за чудесное излечение. С тех пор мы регулярно сидели у меня в каюте за вином и костями. Экс-лейтенант морской пехоты, Бэрд немало повидал и оказался превосходным рассказчиком. Многие из его историй звучали ничуть не менее захватывающе, чем приключенческие романы моего детства.
— Штурман утверждает, что еще до вечера мы увидим столичный порт, и упрашивает командира развести пары, боится мелей.
— Тило очень осторожный, — кивнул я, вытирая мокрое после умывания лицо. — Когда-то он провел «Брина» через Врата Белых Бурь, а это такое место, где любой опрокинется или налетит на скалы.
— Ну да, осторожный, да только он уже замучил всех со своим лотом. Торчит на носу и все время меряет глубины. И кричит, чтобы зарифили паруса. У меня такое ощущение, что старик сегодня просто не выспался.
— Тоже возможно. Я поднял их всех еще на рассвете. Но Эйно вряд ли согласится запускать машину. Во-первых, он очень бережет уголь, а во-вторых, ужасно не любит демонстрировать другим ее наличие. Здесь, в Бургасе, о машинах и не слыхали — объявят нас какими-нибудь демонами, и отстреливайся потом. Стюард! — гаркнул я, высунувшись из каюты. — Принесите чего-нибудь пожрать!
— Сюда? — осведомились у меня.
— Нет, я поднимусь наверх. Хозяин там?
— Изволят быть там.
— Прекрасно. Завтрак наверх.
На огражденной площадке мы застали Эйно, сидящего за тяжелым дубовым столом, ножки которого были вставлены в специальные гнезда — этот стол матросы протаскивали через люк в разобранном виде, — и Иллари с небольшим толстым томиком в руке.
— Выспался? — спросил меня Эйно.
— Вполне, — кивнул я, оглядывая сияющее море.
Несмотря на надетую в каюте толстую кожаную куртку, ветер холодил мое тело. Выйдя из Альдоваара, мы все время шли на северо-запад и забрались теперь в северное полушарие. Здесь была зима — пусть и теплая, но все же зима, с холодными ветрами и колючими, долгими дождями. Ежась, я обнял ладонями кружку со сладким горячим отваром, которую принес мне стюард, и подумал, что надо было захватить перчатки, которые я надевал на ночную вахту.
— Скоро появится Лауда, — произнес Эйно, щурясь. — Тило вывел нас почти точно, мы лишь немного уклонились к югу. Насколько я знаю, гавань там довольно мелкая, придется становиться на внешнем рейде и плыть в город на шлюпках.
Князь оказался прав. В начале четвертого мы увидели город и мачты стоящих в порту кораблей. Тило приказал спустить шлюпку и двинулся вперед, промеряя глубины. «Бринлееф» почти совсем остановился. Сидя на корме, я видел, как старый штурман озабоченно опускает в воду лот и делает какие-то пометки в записной книжке. Тем временем наше появление вызвало в городе немалый шум, и вскоре от пристани отвалил большой гребной катер с каким-то флагом. Я машинально поднял голову, чтобы убедиться в том, что синий с серебряными орлами пеллийский вымпел все так же полощется на фок-мачте. Его украшенные кистями хвосты реяли на ветру — значит, никто не сможет обвинить нас в нарушении законов.
Поглядев на катер в бинокль, Эйно сплюнул за борт.
— Таможенники, — сказал он с кислой улыбкой.
Резвый катер проскочил мимо шлюпки Тило и подплыл к левому борту. Я задумчиво направил на него бинокль.
Я задумчиво направил на него бинокль. На носовой банке суденышка стоял бородатый парень в грубо сшитой кожаной шляпе, которая сразу же бросилась мне в глаза, как и его неимоверной ширины шаровары густо-малинового цвета. Теплая, подбитая овчиной куртка была перехвачена расшитой портупеей, на которой висели какие-то странные колокольчики, — портупея держала короткую кривую саблю, а на поясе у него находилась кобура с допотопным кремневым пистолетом.
— Он что-то орет, — сказал я, любуясь колоритным представителем туземной власти.