— О боги… да! Я иду!
Сложив руки понизу живота, я захлопнул ногой дверь и, алый, словно северный закат, помчался в спальню одеваться.
В холле переминался с ноги на ногу прилично одетый мальчишка лет двенадцати.
— Мой поручитель, — с чрезвычайной серьезностью начал он, — велел спросить у вас, как назывался корабль, подобравший некоего лекаря в далекой восточной стране…
— «Бринлееф», — машинально ответил я. — Письмо?
Парень протянул мне довольно толстый конверт и добавил вполголоса:
— Он велел соблюсти все в точности. Отступления недопустимы.
Я дернул плечом и полез в карман за монетой, но посланец Эйно уже выходил из пансиона. Я огляделся — на меня никто не смотрел, да и вообще, кроме трех девочек-горничных, посыльного и метрдотеля, в холле не наблюдалось ни единой живой души.
Придав себе максимально беспечный вид, я поднялся в наш с Утой номер.
— Вставай, — начал я, заходя в ее спальню, — Эйно…
Она лежала на спине, откинув одеяло почти до пояса, — левая рука медленно скользила по груди, а правая находилась под одеялом, насколько я видел, меж раскинутых и чуть согнутых в коленях ног. Глаза девушки были закрыты, острые белые зубы впились в нижнюю губу. Услышав мой голос, она дернулась, поспешно прикрылась одеялом и метнула на меня разъяренный взгляд:
— Кто разрешил тебе вламываться в мою спальню?
Перед моими глазами вдруг сверкнули, как молния, большие, темно-коричневые соски, такие яркие на ее белой, бархатистой коже. Я ощутил, как подтягивается мой живот, и промямлил:
— Пришло письмо от Эйно…
— Пошел вон… сейчас я выйду.
Улыбнувшись — так, что бы она этого не увидела, я ретировался и, едва сев за стол, поспешно разодрал белый треугольник. Письмо было сложено из двух листов тонкой, чуть желтоватой бумаги. На одном из них был текст, на другом — какая-то сложная схема. Заинтригованный, я повертел ее перед глазами, различил небрежно прорисованную розу ветров и, сообразив, как ее держать, углубился в изучение. Здесь был изображен какой-то холм. Рука Эйно, уверенная, но не слишком щепетильная в деталях, набросала нечто вроде поляны, находящейся на вершине горы, неровную линию берега и несколько звездочек, под которыми было написано — «точки засады».
Заинтригованный, я повертел ее перед глазами, различил небрежно прорисованную розу ветров и, сообразив, как ее держать, углубился в изучение. Здесь был изображен какой-то холм. Рука Эйно, уверенная, но не слишком щепетильная в деталях, набросала нечто вроде поляны, находящейся на вершине горы, неровную линию берега и несколько звездочек, под которыми было написано — «точки засады». Под двумя, также — «камни», под третьей — «заросли». Ниже, одним словом, крупно — «прочесать». От звездочек шли пунктирные стрелочки. Отложив схему, я принялся за письмо — и в этот момент из спальни появилась Ута, уже одетая и причесанная.
— Что там? — спросила она, выдергивая листок из моих пальцев.
Я не успел возмутиться — ее лицо вдруг заострилось, и она села, даже не глядя на стул.
— Кажется, он впутал нас в историю, — пробормотала девушка.
— Что ты имеешь в виду? — изумился я.
Получасом позднее мы уже мчались в наемном экипаже, который вез нас вниз, к морю. Остановив карету на шумном перекрестке, мы расплатились с возницей и быстро двинулись вглубь бурлящих припортовых кварталов. Я ощущал легкое волнение. Волнение, которое должно было перерасти в отчаянную тревогу и даже страх. Мы прошли пару кварталов, свернули направо и остановились перед вывеской постоялого двора. Я глубоко вздохнул и вошел в приоткрытую дверь.
Хозяйка — поджарая, как гончий пес, женщина средних лет, провела нас с Утой на конюшню и молча указала на двух рослых жеребцов, уже ждавших нас под седлами. С боков были приторочены кожаные чехлы, скрывавшие в себе многозарядные длинностволки. Такой штуцер валил с ног лошадь… я поежился. Все так же, не говоря ни слова, хозяйка распахнула перед нами ворота, и мы, ведя на удивление послушных коняг в поводу, вышли на улицу.
Ута посмотрела на свой хронометр.
— Будет лучше, если мы приедем на место заранее.
Я кивнул. Письма были сожжены еще в пансионе, а все ориентиры, указанные Эйно с чрезвычайной подробностью, уже въелись в мой мозг настолько, что я мог повторить их, как молитву.
Мы покинули город через западный сторожевой пост, давно заброшенный и, вероятно, облюбованный бродягами — вокруг обветренной желтой башенки валялось какое-то тряпье и битые кувшинчики, в которых продают дешевое вино. Дорога вела вверх. Три мили спустя я увидел покосившуюся часовенку, воздвигнутую, как гласила надпись, в честь невинно убиенного сына городского головы, и повернул коня — здесь была развилка. Мой жеребец вел себя безукоризненно, так, словно его дрессировали бродячие циркачи. А может, подумал я, так оно и было… еще через пару миль показался следующий ориентир — большая белая скала, и тропа, спускающаяся к морю. Вскоре по правую руку возник обозначенный Эйно холм.
Князь продумал все до мелочей. Лошадей мы спрятали в небольшом, но очень глубоком овраге, до того заросшем, что различить их сверху было совершенно невозможно. Потом, набив карманы патронами и подхватив ружья, мы с Утой вскарабкались на поросший редкими соснами холм. Нам предстояло решить: какой из двух вариантов засады выбрать?.. Эйно, разумеется, не мог знать, как поведут себя те, от кого он хотел защититься, поэтому предложил нам определиться по месту — то ли засесть среди серо-коричневых каменных глыб, каким-то неведомым образом вывороченных из земли и наваленных на краю холма, то ли спрятаться в густом кустарнике на противоположной его стороне.