— Проклятье, — прошептал я, наводя на него винтовку.
Зеленый стрелок поднял свой мушкет. Я готов был поклясться, что вижу в своем прицеле его зрачки, темные, как два сверла, они впились в меня и не отпускали. Вот он поднес мушкет к плечу… я выстрелил. В ту же секунду во внешний створ бойницы ударила пуля. Будь бойница прямой и хоть чуть-чуть более широкой, он попал бы в меня.
Я ощутил, как у меня трясутся руки.
Для того, чтобы навести бинокль, мне понадобилось некоторое время.
Зеленого стрелка на месте не было!
Я едва не задохнулся от отчаяния. Его не было под деревом, его не было в кустах, его не было за небольшим пригорком, куда он успел бы за это время переместиться. Он где-то лежит и перезаряжает свой мушкет… Ну и стреляет же он… Из этой тяжкой, неточно изготовленной железяки, круглой тяжелой пулей, да с его-то порохом, попасть с такого расстояния в узкую щель бойницы! Мое счастье, что ее стенки срезаны под углом, и пуля ушла в сторону!
И вдруг я увидел его. Стрелок сидел за толстым бревном, локтях в пятидесяти от своей прежней позиции, и все так же пристально смотрел на меня. Мушкет он держал на уровне глаз, но целиться еще не начал — видимо, прикидывал изменившееся расстояние. Потом он вдруг опустил свое оружие и стал что-то подкручивать на стволе.
«А, — понял я, — ты меняешь прицел. А мне пока менять не надо…»
Я затаил дыхание и поймал в свой крестик его сверкающую макушку.
«Нет, — сказал я себе, — поэтому я и промазал. Чуть ниже, чуть ниже…»
И упер прицел ему в грудь.
На этот раз отдачи я даже не почувствовал. Зеленый стрелок, едва не всадивший свою пулю мне между глаз — а я был уверен, что он смог бы это сделать, не окажись в моих руках более совершенного оружия, лежал, широко раскинув руки, в трех локтях от своего бревна, отброшенный мощной пулей моего штуцера.
Рядом со мной бахнул выстрел Шейла.
— Все, — сказал он с сожалением, — попрятались. Сколько ты набил?
— А? — я не сразу понял, о чем он говорит. — Четверых.
— Всего-то? Я, кажется, семь штук сделал. Шустро они бегают!
Меня трясло. Я дотянулся до фляги, оставленной Эйно, кое-как отвернул ее пробку и начал пить — жадно, почти захлебывась, я пил до тех пор, пока спазм не сдавил мне горло. Тогда я лег на мешки и закрыл глаза.
— Устал, что ли? — удивился Шейл.
— Да так, — ответил я. — Не выспался немного.
Мне не хотелось рассказывать ему о том, что я пережил парой минут раньше. Рассказ получился бы слишком долгим, а говорить мне сейчас вообще не хотелось. Интересно, кого я все-таки уложил? Какого-нибудь великого местного воина? Ведь он один из всей этой оравы не стал метаться под пулями, он один попытался ответить нам — остановить нас!
В нашей комнатке появился Эйно.
— Ну как? — поинтересовался он. — Какой у нас счет?
— Четыре и семь, — вяло ответил я, продолжая лежать.
— Ого, неплохо для начала! И кто семь?
— Шейл. Я четыре. Не выспался…
— В вас кто-то стрелял — слышали?
— Да? — удивился Шейл. — А я не заметил…
Я сел и снова протянул руку за вином.
— Стреляли, — согласился я, отрываясь от горлышка, — вот стрелка-то я и уложил. Можете поглядеть на бойницу — там, снаружи, след от пули.
— Так он что — попал? — Эйно чуть не посерел. — Из чего?
— Из мушкета, ваша светлость, из самого обычного старого мушкета с дрянным дымным порохом. Кажется, у него был хороший прицел. Я не сразу смог достать этого лысого мерзавца: он прятался, как червяк. В конце концов, правда, я его опередил. Прицел-то его, в сущности, и подвел.
* * *
Кажется, мало кто из нас спал в эту ночь. Незадолго до заката кхуманы предприняли еще одну попытку взобраться на стены, такую же бестолковую, как и прежде, но, потеряв не менее двух десятков человек убитыми и ранеными, удрали в лес. После нашей с Шейлом «охоты» лагерь, очевидно, переместился глубже, и теперь мы могли видеть лишь далекие огоньки костров, просвечивающие сквозь заросли.
С наступлением темноты мы с Эйно покинули наш пост наверху и засели в зале. Компанию нам составляли Визель с Даласси, Ута и доктор Доул, оказавшийся большим охотником до вина и костей. Единственный раненый — молодой парень, получивший царапину на голове и легкое сотрясение, — был обработан бальзамами и отправлен в казарму спать.
К полуночи неожиданно потеплело, но небо оставалось ясным. Я сидел неподалеку от камина, глядя, как Доул с Эйно увлеченно бросают кости, и потягивал отличное винцо из запасов хозяина. Если бы не фигуры на стене, отчетливо выделяющиеся на фоне почти светлого неба, можно было бы подумать, что небогатый землевладелец просто коротает время в замке со своими гостями.
— Итак, — произнес вдруг Эйно, которому выпало три, — дорогой барон, вы наконец определились с нашей сделкой?
Визель вздрогнул. С неудовольствием поглядев на Доула, который был поглощен подсчитыванием мелких серебряных монет, перешедших на его сторону стола, он уперся взглядом в Эйно, но тот смотрел с привычной невозмутимостью, и Визель сдался.
— Я долго думал об этом, — вздохнул он, — и теперь вижу, что другого выхода у меня действительно нет. Я принимаю ваши условия.
— И что же, вас устроит Бургас?
— Мы говорили об этом с Далли, — Визель немного замялся и потянулся за вином, — по его мнению, в этой стране хорошие возможности для человека с деньгами…