— Надо бы и нам спуститься… а то сожрут же все, что нам останется…
— Мат, распорядись, чтобы нам принесли сюда, — решил Эйно. — И вина побольше.
Я шустро скатился во двор и принялся раздавать поварам указания. В это время ко мне подошел Бэрд с миской в руке, веселый и довольный.
— Ну что, всыпали мы им, красавцам? — засмеялся он.
— Это только начало, — ответил я, вдруг беспричинно мрачнея. — У них там пушка. Я бы советовал тебе набрать как можно больше ведер воды и расставить их по двору. Гореть тут на первый взгляд нечему, но когда влетит ядро, пожар, как всегда, начнется тут же.
— Ты прав, — посерьезнел Бэрд. — Если они начнут жарить навесным, то нам придется несладко. Мне это как-то в голову не приходило… пожалуй, я наберу в подвале еще полсотни мешков и заставлю своих парней обложить нашу позицию со всех сторон. Найти бы еще бревен — получился бы отличный редут.
— За конюшней есть какие-то доски, они старые, но довольно толстые. Положите их сверху — это все же лучше, чем ничего. У меня нет особого желания ковыряться в ваших тушках, когда их нафаршируют осколками.
Повара, наверное, испуганные моим командным тоном, приволокли наверх котелок, деревянный ящик с хлебом и целую бутыль вина.
— Вот это дело! — подивился Эйно. — Мат, да ты просто находка! Так и воевать можно. А что это там внизу происходит? Откуда Бэрд доски потащил?
— Я подсказал ему, что от ядер иногда бывают осколки, — счастливый собственной сообразительностью, ответил я, — и теперь он решил строить крытый редут.
— Мудрец ты… интересно, а сам он до этого додуматься не мог? Я же сказал ему: защитись как можно лучше — а он только мешков лишних накидал, и все, спасибо. Воистину, моряки на суше не бойцы.
Воистину, моряки на суше не бойцы.
Расправившись с кашей, я взял бинокль и вернулся на свой наблюдательный пост у бойницы. Особого движения я не разглядел — над лесом загибались дымки нескольких костров, на расстоянии выстрела ходили какие-то люди, и я решил, что они, возможно, поглощают сейчас свой завтрак точно так же, как и мы. Но многие ли доживут до обеда?
— Князь, разрешите мне немного пострелять?
— Я же просил тебя не называть меня князем, — с тоскливыми нотками отозвался Эйно. — В кого ты стрелять собрался — в чаек?
— У меня на прицеле по меньшей мере три кандидата в покойники. Духовники у них под боком, грехи, надо понимать, отпустят…
— Что-то ты развеселился, парень… — Эйно отложил в сторону миску и подошел ко мне. — Откуда ты знаешь, какое у них тут отношение к грехам — отпускают их или нет?.. Н-да, действительно, ходят себе, как ни в чем не бывало, — согласился он, поглядев на лес. — Ну что ж, попробуй их наказать. Но только после того, как я спущусь вниз — я предупрежу ребят, а то они решат, что начался новый штурм.
В ожидании, пока он кончит завтракать, я положил перед собой штуцер и стал азартно выискивать возможные цели в бинокль. На таком расстоянии я был вполне уверен в своих силах: хитроумный прицел винтовки, состоявший из мушки и трубочки с проволочным перекрестием, позволял как бы «заострить» свое зрение и полностью сконцентрироваться таким образом на мишени.
Наконец Эйно встал, вытер платком губы и, ни слова не говоря, двинулся вниз по лестнице. Я подождал, пока он спустится, коротко переговорит с вышедшим из боковой башни Даласси, потом с Бэрдом, пока посыльный от Бэрда взберется на стену и, наконец, вздохнув, прижался щекой к ледяному металлу винтовки.
Мое внимание привлек рослый мужчина в монашеском одеянии, сидевший на корточках перед каким-то темным предметом. Глянув в бинокль, я решил, что это нечто вроде походного жертвенника. Святой сидел неподвижно, лишь изредка поднося к губам правую руку.
«Сейчас ты у меня помолишься, ублюдок, — подумал я. — Хорошее, наверное, дело — сдохнуть прямо во время молитвы…»
Его голова заняла собой середину тонюсенького крестика, и я спустил курок. Мощная отдача штуцера ударила меня в плечо, я потерял свою цель из виду — но, схватив бинокль, сразу увидел монаха недвижно лежащим на земле. Его высокая шапка, забрызганная кровью, валялась рядом; насколько я мог судить, молельщик был мертв. Из кустов к нему ринулись сразу несколько перепуганных людей. Пропустить такое я не мог. Продернув затворную скобу, я вновь прицелился — на сей раз в широкую, обтянутую тусклым панцирем спину склонившегося над ним человека. Пуля вошла ему в основание шеи, и он завалился прямо на монаха. Следующий! Но какого выбрать? А, нет времени! Того, что трясется там, сбоку, наполовину закрытый от меня ветками куста. Есть! Ага, теперь они разбегаются во все стороны! В лагере началось движение, сидевшие до того люди вскакивали на ноги, открываясь, — я выстрелил еще раз, промазал и повернулся к Шейлу:
— Давай помогай! Они там сейчас носятся, как муравьи…
Наемник довольно облизнулся, взял свой штуцер и лег возле соседней бойницы.
— Ого, — обрадовался он, глядя в мой бинокль, — да они и в самом деле страх потеряли! То за деревьями сидели, а теперь хоть сри на них! Ну-ка…
Бахнул выстрел.
— Есть, — прокомментировал я.
В этот момент мое внимание привлек совершенно лысый мужчина — головного убора на нем не было, и его голова здорово выделялась на фоне ветвей, — одетый в зеленый панцирь и чешуйчатые поножи. На бедре у него висел меч, но не внешность воина заставила меня обратить на него внимание — среди паникующей толпы он один сохранял спокойствие. Держа в руках длинноствольный мушкет, он притаился под деревом, уверенный в том, что заметить его невозможно, и внимательно разглядывал нашу башню. Он смотрел прямо мне в глаза.