— Это действительно странно, — Эйно недобро закусил губу.
— Вы что же, подозреваете меня?
— Я не говорил этого.
Айек шумно рыгнул и неожиданно поднялся из-за стола.
— Какой вздорный тип, — пробормотал я, неприязненно глядя ему в спину.
— Для тебя, — тихонько рассмеялся Эйно. — И для всех остальных, для тех, кто запомнит орущего обжору и пару неприметных беглецов…
Он вернулся через несколько минут — довольно икая и застегивая на ходу свои аляповатые бархатные штаны. Почти тотчас же к столу подбежал разносчик.
— Ваши черви, граф, — подобострастно объявил он, расставляя на столе множество глиняных горшочков.
Почти тотчас же к столу подбежал разносчик.
— Ваши черви, граф, — подобострастно объявил он, расставляя на столе множество глиняных горшочков.
Заглянув в один из них, я обомлел: передо мной, видимо, находились самые настоящие черви, замоченные в винном уксусе. О таком блюде мне слышать не приходилось. Я поднял на Айека недоуменные глаза, но тот добродушно махнул пухлой ладошкой:
— Превосходная закуска, сынок. Князь, вы разрешаете своему малышу пить вино?
— Этот малыш — мой лекарь, — проскрипел Эйно с непонятным мне раздражением. — Если он не научится пить, то проживет, право слово, совсем недолго.
Глотнув сладкого, как мед, вина, я решительно загнал свою вилку в горшок с проклятыми червяками. К моему изумлению, они оказались весьма недурны, отдаленно напоминая устриц. Путешествие по пыльным гайтанским дорогам утомило меня, и я сам не заметил, как умял весь горшок.
— Ну что, — громко спросил Айек, глядя на Эйно, — вы утолили свой голод, друзья? Пойдемте отсюда — я знаю место, где хозяйка подает превосходное вино.
На стол звонко шлепнулась монета, и мы вышли на улицу.
Не говоря лишнего, Айек отвязал своего грязно-белого жеребца и коротко махнул рукой в красной перчатке.
— За мной, господа.
Вскоре городок оказался за нашими спинами. В сгущающихся сумерках мы перебрались через глубокий зловонный ручей и выехали на небольшой луг. На опушке леса темнело какое-то приземистое строение.
— Это что же, хлев? — поинтересовался Эйно, недовольно втягивая носом воздух.
— Нет, — отозвался Айек — всю его визгливость как рукой сняло, теперь он говорил ровным, уверенным баритоном, — раньше здесь жил святой отшельник. Лет десять назад он подох, пытаясь ублажить жирную деревенскую девку. Теперь тут ночуют пастухи. Но сезон окончен, овцы острижены, а келья пустует… кроме тех ночей, когда ею пользуются робкие местные влюбленные. Шпоры, господа: мне кажется, я вижу внутри свет.
Вблизи келья оказалась довольно ладным домиком, сложенным из разновеликих булыжников. Тростниковая крыша поросла мхом и, наверное, хорошо защищала пастухов от непогоды. Айек спрыгнул с коня и толкнул тяжелую, окованную ржавым железом дверь. Я двинулся вслед за ним.
За широким дубовым столом, освещенным ярким пламенем дорогой восковой свечи, сидел крупный мужчина с бородой, наряженный пилигримом. Мне сразу же бросились в глаза свежие кровоподтеки на его белом как снег лице. Ничего другого я разглядеть не успел, ибо на грузное тело графа что-то бесшумно рухнуло сверху — и сразу же я ощутил, как чьи-то руки валят меня на пол.
Мое секундное замешательство позволило негодяю осуществить задуманное, но дальше включилась привычка, намертво забитая в меня старым бретером са Камором. Бандит действовал на удивление неловко — вместо того, чтобы сразу же полоснуть меня по горлу, он для чего-то прижал меня к полу коленом и выпрямился: наверное, ему было интересно, что там происходит с графом Айеком. Это была глупая, очень глупая ошибка, — лишь когда мой меч пробил его грудь насквозь и я смог вскочить на ноги, я понял, что сражался с толстопузым деревенским увальнем в старом плаще с капюшоном. Ну, а са Айека спасла кольчуга да странная для его телосложения ловкость. Неведомо как он вырвался из стальных клещей жилистого молодого парня, который, верно, прятался под самой крышей, — но, вырвавшись, граф не пожалел своего роскошного кафтана и пустил в ход припрятанный в кармане пистолет, выстрелив в обидчика прямо через ткань.
— Эйно! — закричал я, понимая, что против серьезного противника мне здесь не выстоять. — Эйно!
Он вбежал в келью, сжимая в одной руке окровавленную саблю, а в другой — короткий казнозарядный карабин, навылет пробивающий человека в самых тяжелых доспехах.
— Там было двое… Айек, что это?! Ты привел меня в засаду?
— Все… гораздо… хуже… — неожиданно захрипел бородатый мужчина за столом, поднимая на нас измученные долгой болью глаза. — Бумаги… у главаря.
— Маттер, займись им! — рявкнул Эйно. — Айек, за мной!
Увы, но я был беспомощен. Из бородача выпустили слишком много крови: они делали это долго, расчетливо, так, чтобы доставить несчастному максимально возможные страдания, — и теперь он умирал.
— Скажи им, — тихо простонал он, — скажи графу, что все гораздо хуже, чем он думал. Все бумаги… все бумаги у черного.
Я мог только облегчить боль. Вскоре Эйно и Айек вернулись в келью. Бородач еще дышал, но мои руки отправили его в мир грез — и только травы, которых со мной не было, смогли бы вернуть его к реальности. Впрочем, в его услугах уже не было нужды. Эйно расстегнул заляпанную кровью кожаную сумку и нетерпеливо выхватил из нее грубо распечатанный пакет.