Когда гусиные кости ушли на корм крабам, а вино развеселило наши сердца, в светлеющей дали появился характерный силуэт «Бринлеефа», совершающего поворот — чуть накренясь под ветром, барк шел к берегу.
* * *
Проснувшись — вскоре после полудня, — я наскоро позавтракал и поднялся наверх, в светлую каюту, служившую моим новым друзьям чем-то вроде штаба. В глубоких креслах сидели Эйно и Иллари, небрежно помахивавший тонким высокогорлым кувшином. Старик Тило, упершись локтями в столешницу, в глубокой задумчивости катал по картам небольшой хлебный шарик.
— А, вот и он, — лениво приветствовал меня Эйно. — Надеюсь, тебе не приснился тот жирный ублюдок, которого ты наколол на свой палаш, словно цыпленка?
И он тихо хохотнул, лукаво поглядывая на Иллари.
— Хорошее получилось бы жаркое, — меланхолично отозвался тот. — Малый, тебе еще не приходилось бывать в Шахрисаре?
— В Шахрисаре? — поразился я. — О боги, конечно же, нет. Чтобы меня продали в рабство? Благодарю покорно. Шахрисарские пираты, по слухам, уже почти уничтожили всякую торговлю со своими ближайшими соседями, а уж про наших купцов и говорить нечего…
— Пираты… — эхом повторил Эйно. — Да, пиратов в Тиманском море достаточно. Скоро они, пожалуй, станут жрать самих себя. Но ничего, не нам, в конце концов, их бояться. Пойдем-ка наверх: я хочу ветра, как пьяница водки.
— Мы идем в Шахрисар? — нерешительно спросил я, когда долгожданный ветер ударил мне в спину, заставив вцепиться в гладкое дерево поручней, что ограждали верхнюю часть кормовой рубки.
Эйно задрал голову и принялся разглядывать наполненные солнцем и ветром паруса. Потом он достал из-под полы своей куртки уже привычную мне трубочку.
— Да, — ответил он. — Боюсь только, что на обратном пути всему экипажу придется жрать сплошную солонину с закисшим дешевым вином. Ну ничего, может быть, мы что-нибудь придумаем.
— Вы уже бывали там?
— Давно, — голос Эйно прозвучал глухо. — Мальчишкой-рабом…
Я содрогнулся. Участи шахрисарского раба не мог позавидовать даже мученик из числа тех, что так почитаемы в Гайтании. Как же он выжил? И, раз выжил, то как же бежал — домой, в далекую Пеллию? Это казалось совершенно немыслимым.
— Меня захватили лавеллеры, — пояснил Эйно. — В те годы у нас шла война. Совсем небольшая — но мне от этого было не легче, потому что отец, несмотря на целые годы поисков, так и не смог найти и выкупить меня. Но не бойся: тебе рабство не грозит. Мы должны попытаться найти ответ на один очень важный вопрос. Когда-нибудь ты узнаешь все, — моряк повернулся ко мне и весело сверкнул глазами, — а пока ты должен сопровождать нас с Иллари и учиться.
— Учиться? — удивился я.
— Да, пока только учиться. Учить языки и обычаи, заводить знакомства среди тех, с кем тебе придется торговать и сражаться. Без этого ты не сможешь исполнить свое предназначение.
Его слова заставили меня погрузиться в задумчивость. О каком предназначении он говорил, этот непостижимый пеллиец? Разве я был взят на борт не в качестве врача? Слишком много людей — людей, с которыми судьба столкнула меня в последнее время, — говорили со мной туманно и загадочно.
О каком предназначении он говорил, этот непостижимый пеллиец? Разве я был взят на борт не в качестве врача? Слишком много людей — людей, с которыми судьба столкнула меня в последнее время, — говорили со мной туманно и загадочно. Эйно, Иллари, таинственный вельможа с раненой ногой, которого «Бринлееф» подобрал на западном берегу моей несчастной страны. Чего они все от меня хотели, эти странные люди?
— Мы войдем в Тиманское море через Врата Белых Бурь. Купцы не решаются идти этим путем, даже большой военный фрегат сильно рискует разбиться на скалах — но мы попробуем. Тебе предстоит настоящее испытание — зато потом, до самых проливов, мы будем в полной безопасности. Ни одному пиратскому вожаку и в голову не придет караулить добычу на этом курсе.
«Вряд ли пиратские галеры, вооруженные лишь мелкими пушчонками, способны причинить вред такому гиганту, как «Бринлееф», — подумал я, глядя, как несколько матросов окатывают зашитую металлом палубу из толстой кишки: двое качали рычаги насоса, а еще трое, смеясь, держали дергающийся, извивающийся в руках шланг. — Скорее всего, они даже не смогут его догнать. Под свежим ветром барк идет куда как ходко, за ним, пожалуй, не угонится даже трехмачтовый фрегат».
Резко хлопнув меня по плечу, Эйно развернулся и скатился вниз по трапу, который вел на палубу, чтобы исчезнуть в одном из многочисленных люков. Оставшись в одиночестве, я еще недолго понаблюдал за матросами и уже собрался было идти к себе, как вдруг наверх выбрался верзила Перт.
Ломая язык плохим гайтанским и беспрестанно похохатывая, он предложил мне спуститься вместе с ним на палубу. Отведя меня к самой фок-мачте — по пути матросы деловито облили меня до пояса, что вызвало у рулевого настоящий припадок веселья, — Перт представил меня мрачному, жилистому старику-боцману в тесных кожаных штанах и жилетке на голое тело. На поясе у него висел характерной формы чехол с пеллийским биноклем.
— Давай, Жиро, — предложил он боцману, — подними-ка господина доктора на самый верх. Только смотри мне — отвечаешь за него головой.