…Чтобы стать Свободным, нужно просто захотеть — ну и еще, конечно, чтобы тебя захотели принять. Любой может получить кокон Опи, просто протяни руку, и он твой. Опи дадут тебе и особую телепатическую связь — хочешь, со всеми сразу, а хочешь — исключительно с тем, с кем тебе нужно связаться. И все это не так, как обычно у людей-телепатов, то есть не обмен посланиями и не чтение чего-то написанного невзначай — это вот такая полноценная связь, которую по большому счету и не отличить от обычного общения…
…Свободные умеют много такого, чего обычные люди лишены, и поэтому Свободных побаиваются и рассказывают про них страшные сказки. На самом деле Свободные никогда не крадут людей против их воли, не насылают эпидемии и не захватывают корабли. Зачем, если люди идут к ним сами, а кораблей, оставшихся от древней Империи, так много в пространстве, что и сотой их доли хватает Свободным для всех их нужд…
…Не надо убивать детей, сказал кто-то.
Да, сейчас тысячи агентов Империи по всей Земле охотятся за марцальскими ребятишками, но хоть ты… пожалуйста… ты нам нравишься — не убивай…
И Маша вспомнила, что она должна сделать.
Санька упрямо шагал сквозь дождь, нагнув голову, пока его не окликнули:
— Стой!
В дверях блиндажа стоял незнакомый светловолосый гардемарин.
— Что тебе надо?
— Мою девушку, — мрачно ответил Санька. — Юльку. Позови.
— Ты идиот? — с ленцой спросил гард.
— Я Санька Смолянин. — Он подождал, пока в глазах мальчишки не отразится узнавание. — А ты салага. Позови Юльку.
Парень занервничал. Лицо его не изменилось, но голос сорвался:
— Врешь! Смолянин в коме!
— А ты в танке. Тебя вообще-то хоть до тренажера допустили, тормоз? Как ты с инструктором разговариваешь?
На пороге появился второй мальчишка, очень похожий на первого (который тут же исчез внутри).
— Ты на нас не очень-то дави, инструктор. Знаешь, что у нас тут?
— Знаю. Пугать будешь? — холодно оскалился Санька. — Такой крутой, весь Питер можешь взорвать, что хочу, то ворочу, хочу сто пудов шоколада — везут шоколада, хочу цирк — привезут цирк…
Где-то в самой глубине памяти сидело очень смутное воспоминание о наставлениях Бабакина: не повышать голос, искать точки соприкосновения, быть дружелюбным… Начхать было Саньке на все наставления! Этих дебилов малолетних надо было драть, драть и драть, а их в Школу приняли, им форму дали… Анжелка — в атомы, а эти пацаки вислоухие тут с кнопочкой играются…
— Чего ещё потребуешь, защитничек хренов? Мы чему тебя учили? Землю собой закрывать! Людей закрывать! А ты — бомбы рвать?! — орал Санька уже во все горло. — Да у вас у всех вместо бошек жопы, и куда ты хапалки тянешь?
Над плечом гарда появилось бледное Юлькйно лицо, и Санька умолк.
— Он? — спросили её и тут же уволокли обратно в глубь бункера. Санька успел заметить, как исказилось её лицо, но слез не увидел.
* * *
— Значит, правда Смолянин, — хмыкнул гард. — Надо же, теперь героя прислали. Зря старались. Мы же ясно сказали — нам нужны переговоры с имперцами. Иначе никуда мы не выйдем. А будете мудрить — взорвем все к чертям.
— Слушай, головожопый, — изумился Санька, — у тебя вообще какие-нибудь мозги есть? Где тебе сейчас возьмут имперцев? Когда их с неба смели на хер?
— Не наши проблемы. Знаешь, да: ищщы, ищщы, должон быть… Мы ведь баз двадцать под контролем держим, не меньше, так? Наши все согласились — пока своими глазами не увидим, стоим насмерть.
— Слушай, урод, тебя в детстве не роняли? Я тебя ещё раз спрашиваю, где нам взять хоть одного имперца, если их в окрестностях всей Земли — только трупы, и тех мало. Хочешь слетать, пособирать их там? Так валяй, я договорюсь, чтобы тебе дали взлет.
— Ты мне мозги не пудри, — заговорил гард с угрозой. — Что от нашего флота осталось — я знаю. Видел, как они возвращались. Значит, вот-вот высадка начнется, если уже не началась. И сдаться мы вам не позволим.
Никогда в жизни Санька не соображал так много и так быстро.
Никогда в жизни Санька не соображал так много и так быстро. До сих пор все в его жизни было просто и ослепительно, кристально ясно: летать, любить, учить, кататься и пижонить — над чем тут задумываться? Но как доказать этому отмороженному, что Вторжение закончилось, не начавшись, Санька не понимал. От бессилия он опять хотел заорать и только чудом удержался.
— Ты гардемарин или просто так форму надел? — тихо, очень тихо спросил Санька.
— Уж точняк не просто.
— Я тебе слово офицера даю: нет никакого вторжения. Имперцы ушли. Переговоры вести не с кем и не о чем.
— Слово офицера? У нас тут уже много офицеров было. Все жить хотят. Может, и ты брешешь, — равнодушно ответил гард. — Нам нужны гарантии, что до имперцев наши требования доведены. Пусть они знают, гады, что мы не сдадимся и что на марцалов нам уже начхать. Мы теперь сами… Нас ведь не только летать учили, инструктор, нас и умирать учили. Ты и учил. Теперь вот — принимай зачет.
— Ты хоть понимаешь, — Санька взвыл, — что вы Питер снесете только потому, что ты хочешь того, чего нет? Хвост Большой Медведицы зажарить?
— Хвост зажарить, говоришь… — Гард заговорил почти ласково. — Нет, нам Медведица не нужна. Нам нужна свобода. Понял? Вот ты, хоть и герой, а уже жить захотел. Значит, сдался. Значит, нам только на себя рассчитывать.