— То есть помочь тебе должен я?
— Не должен. Но больше некому. Кроме того, в твоем контракте не записано, что тебя могут подвергнуть форсированным формам дознания…
— Ну да. Папа был бы против. Ты уже придумал, как мы будем действовать?
— Самым элементарным образом: остановим глайдер…
Владивосток, Россия
Дачный поселок — ей сказали название, но она тут же забыла его, зачем держать в памяти, когда и так записано? — лежал километрах в четырех в стороне от трассы, в уютном пологом распадке на берегу обширного пруда. К приезду экспертов уже была готова большая, метр на полтора, план-фотография, сделанная с километровой высоты, и на ней от руки проставлены номера домиков и фамилии их владельцев — которых успели к этому моменту установить. Все окружала толстая синяя линия оцепления, в действительности состоящая из тридцати двух милиционеров. Только сегодня к полудню должны были прибыть солдаты. Еще шестеро милиционеров с собаками бродили по окрестным лесам в поисках разбежавшихся в беспамятстве…
Крестиками на плане было помечено, где нашли тех, кого уже нашли. Таких набиралось двадцать четыре человека, из них пятнадцать — дети и подростки. Как обычно, те, кому до шестнадцати, ценились у похитителей не слишком высоко.
— Ты сначала к ним? — спросил капитан Виталий. Вита, продолжая жевать, молча помотала головой. Общение с «недопохищенными» отнимало так много сил, что на остальное их просто не хватило бы. Поэтому расспрос приходилось оставлять на потом, жертвуя возможностью — правда, маловероятной — заранее узнать что-то по-настоящему важное.
— Пусть они пока спят, — сказала она наконец. — Что это я ем?
— Такая соевая лапша. Нравится?
— Я думала — какой-нибудь папоротник. Или другая трава. Или мясное что-то… Забавно. Спасибо. — Она отставила в сторону чашку. — Я пошла. В общем, как договорились: каждые полчаса — выстрел, каждый час — два выстрела. Если через пять часов не возвращаемся, включаете сирену.
— А если не выходите на сирену?
— Ну, такого никогда не было…
Она встала, ещё раз на всякий случай проверила карманы. Нет, никакого металла не завалялось. Металл съедал половину чувствительности. Даже молния на джинсах заменена на капроновую и пуговица пластмассовая. И со шнурков железки срезаны…
Хватит. Это уже просто затяжка времени. Вперед.
Каждый раз она шла в зону, как в кабинет зубного врача. Знала, что больно не будет, вообще ничего нового не будет… но все сжималось.
Знала, что больно не будет, вообще ничего нового не будет… но все сжималось.
Смешно: Ким приспособил Сережу под переноску тяжестей, а сам пошел налегке. Вот так и образуется свита…
Никакой четкой границы не было, но в какой-то момент сами собой стали поджиматься пальцы ног, и Вита стала смотреть вокруг одновременно и внимательнее, и рассеяннее, такой особый взгляд — как бы мимо. Акцент на периферическом зрении.
Поселок ей в общем нравился, непривычные полоски огородов с дощато-облупленными конурками, жалкий способ разнообразить меню, — а в основном просто дома с лужайками, качелями, вон даже с волейбольной площадкой, много деревьев и кустов, а огородных грядок мало, разве что клумбы с цветами… участки некоторые тесноваты, ну да это дело привычки…
Дома были и новые, и старые — наверное, перевезенные сюда из деревень, а то и из города: черно-бревенчатые, массивные, двухэтажные.
В низком свете стекла казались зеркальными.
Позади щелкнул выстрел, и тут же ещё один. Семь часов. Вита посмотрела назад. Оказывается, не так далеко они ушли…
Помощники держались позади неё шагах в десяти. Ким втыкал в землю вешки. Целую вязанку их тащил Сергей. Долгий, наверное, нам предстоит путь, подумала она и улыбнулась.
В кармане джинсов лежал окатыш красноватого янтаря, довольно большой, его удобно было брать в кулак, сжимать и поглаживать, от него исходило спокойствие. Окатыш ей подарил Лев Викторович Абрамович, Левушка, тот самый седоволосый, который завербовал её и… и все остальное. От которого она так многому научилась и так долго была в угаре.
…Она ни разу не была на его могиле. Не хотела видеть, где он лежит. Пусть лучше в памяти будет другое…
Стоп, сказала она себе. Не сейчас.
А про окатыш Абрамович однажды сказал, что он похож на эмбрион. Она потом долго не могла прикоснуться к янтарю… но с того момента стала относиться к Абрамовичу иначе, потом ещё более иначе… пока не порвала с ним. И тогда янтарь к ней вернулся.
В руке сделалось тепло. Потом это тепло поднялось до плеча, до шеи, растеклось по всему телу. И наконец стало можно думать ни о чем…
Теперь она воспринимала все окружающее так, будто к обычным органам чувств добавилось что-то еще… будто над головой скользила легкая птица, которая могла заглядывать за препятствия и клекотом сообщать что-то важное… и при этом с домов кто-то снял крыши, потому что птица заглядывает сверху и в дома… все это не совсем точно, потому что в измененном состоянии Вита не могла подыскивать сравнения, а в обычном — немного забывала детали.
Пусто было в поселке. Никто не заперся ни в этом домике, ни в этом, ни в том… Конечно, она «осмотрела» едва ли десятую часть домов, но предчувствие уже оформилось: вымели под метелку. Как в прошлом году в Греции. Как в позапрошлом в Перу.