…Бывает «Эврика», а бывает и «сатори». «Эврика» — это когда бегаешь голым и в восторге размахиваешь руками. «Сатори» — от изумления останавливаешься и смотришь вдаль. Потом идешь дальше, но уже преображенный: неизвестное или неразрешимое стало простым и обыденным.
Сейчас у Виты было именно сатори. Она только покачала головой: почему до такой самоочевидной идеи нужно было додумываться?..
«Там каждой твари по паре, а я — одна….» — написала она записку, поручила её на сохранение солдатику-санитару (дополнив новенькой хрустящей сотней), объяснила, кому передать, — после чего, к великому облегчению врачей, состоялся то ли исход из Египта, то ли свертывание передвижного цирка-шапито.
После дождя и ветра на город навалился туман, и самого интересного не видел никто: как на втором этаже госпитального корпуса открылось темное окно и к окну этому по очереди причалили два маленьких черных кораблика. Потом из ворот госпиталя выехал, светя всеми фарами, здоровенный «блейзер» — коминвазовская спецмашина. Сначала она ехала по шоссе, потом свернула в какой-то тупик. Кораблики подлетели к ней сверху, как-то хитро пристроились, чем-то подцепили — и вся эта троица низко-низко, цепляя туман и облетая деревья, понеслась на север, по прямой к Кавголово.
Глава семнадцатая
Боги из машин
Ночь с 24 на 25 августа 2014-го
Адам толкнул хлипкую дверь парадной. В нос ударил запах кошек и болота. На нижней площадке не горел свет, ступеньки были щербленые. Макарушкин включил фонарь.
— Сейчас ещё окажется, что не работает лифт, — сказал он. Но лифт работал. Правда, воняло в нем намного сильнее. Седьмой этаж. Вот эта дверь — обшитая щелястой вагонкой.
— Никакого понимания у этого марцалья, — сказал Адам. — Уж мог бы, сучара, девке нормальную хату купить…
— Если не откроет сам, ломать придется громко, — почесал подбородок Макарушкин. — Железо, похоже, толстое…
Они одновременно посмотрели на часы. Без четверти два. Штурмовая группа уже на крыше. Спустили веревки…
— Громко — рискованно, — сказал Адам просто для того, чтобы хоть что-то сказать; все уже и так обсудили на сорок сороков. Потом он подышал на пальцы и нажал кнопку звонка.
За дверью хрипло заверещало; это был какой-то мотивчик, запиленный до неузнаваемости. И только когда зашаркали шаги, до Адама дошло: «Турецкий марш».
— Кто? — В голосе ни тени сна.
— Дмитрий Николаевич? Это Адам Липовецкий. Я вашу супругу в роддом отвозил.
— А, Адам… Что-то случилось?
— Ну, как сказать… Марина Вениаминовна просит вас приехать.
— Вот так, среди ночи? А почему именно вы?
— Я же говорил, у меня там племянник лежит.
— Вот так, среди ночи? А почему именно вы?
— Я же говорил, у меня там племянник лежит. Я ездил к нему домой за вещами, вот сделал крюк небольшой…
— Ей стало хуже? А как дети?
— Дмитрий Николаевич, мы так и будем переговариваться через дверь?
— Я не знаю, один ли вы. Сегодня в городе творится черт-те что. Стреляли.
— Я один, без оружия, в окрестностях не стреляют и вообще ни души. Вы едете или нет?
— Вы не ответили: ей что, хуже?
— Я не доктор. Но она звала вас. У вас же тут где-то был телефон…
— Да? А вы не пытались сегодня пользоваться телефоном? Это черт-те что, а не связь.
— Я понял. Мне уходить? Я могу подождать вас в машине. Решайте.
Он вызвал лифт. Дверь разошлась — и одновременно приоткрылась дверь квартиры.
— Подождите! — Голос старика Града вдруг стал визгливо-начальственным. — Зайдите на минутку.
Адам дернул плечом и словно нехотя поплелся в квартиру. Макарушкин, распластавшийся по стене, одобрительно подмигнул.
По плану Адам должен был оценить обстановку, а потом принять решение: то ли нейтрализовать старика самому, то ли, выходя, придержать дверь и впустить Макарушкина, то ли уйти и предоставить действовать штурмовой группе.
Оружия у него действительно не было, тут он старику не соврал. Барс выложил все, что знал, до конца: в косяке двери стоял детектор, засекающий металл и кой-какую взрывчатку. По этой причине и Макарушкин оставил свой пистолет внизу. Но Макарушкин и без пистолета в ближнем бою…
Первый вариант отпал сам собой. На кухне, куда привел Адама растерянный старик, сидел наголо бритый здоровила в майке и растянутых трениках.
— Познакомьтесь, — Град ни с того ни с сего перешел на светский тон, — это мой сосед. Сверху. Вадим Петрович Сергеев. Шофер.
— Липовецкий, — буркнул Адам, удивившись мгновенно вспыхнувшей неприязни к этому типу.
Здоровила тоже, кажется, удивился. Интересно, а чего он ждал, с такой мордой, подумал Адам — и тут до него дошло. У здоровяка было идеально правильное лицо, которое не могли испортить ни нависшие черные брови, ни нелепые щегольские усики. И наголо бритый череп был матово-загорелый, без той синевы, которая отличает любого бритого брюнета… На столе стояла только пепельница, полная окурков.
— Видите ли, Вадим Сергеевич, — торопливо заговорил старик, — мне, говорят, в больницу надо ехать.
— Надо так надо, — участливо сказал марцал. — Вы не беспокойтесь. Я вас подожду.
Старик выдохнул.
— Две минуты у меня есть? — спросил он. Адам посмотрел на часы. До начала штурма оставалось восемь минут.