— Можете. Только не хотите. Мы ведь не стараемся вас обработать, как вы выразились, — я имею в виду, сознательно не стараемся. Это врожденная способность, такая же, как способность дышать — вызывать симпатию собеседника, пробуждать в нем этакое созвучие себе… вы как бы попадаете в такт дыханию, в тон голосу, вы делаете то, что другому приятно — в мелочах, в каких-то самых незаметных проявлениях. Вы ведь обратили внимание, наверное, — мы стараемся держаться на дистанции от землян…
— Дерьмо, — прошептал Санька, съежившийся на заднем сиденье. — Дерьмо. Дерьмо…
— В конце концов ассимиляция покончит с этой унизительной эксплуатацией Земли в качестве…
— Свинофермы. — Адам вспомнил Абалмасова. — Ну да. И через эн поколений у нас тоже начнут рождаться только мальчики. И мы пойдем войной на Империю, чтобы добыть немножечко моха… Вы не проверяли наш ягель?
— Проверяли, — очень серьезно ответил Барс. — И все остальные мхи. Со всех доступных планет. И пытались синтезировать те масла. Мы все перепробовали. Может быть, будь у нас побольше времени…
— То есть Земля для вас — резервуар времени, — сказал Адам; ему перехватывало горло. — И чем вы, на хрен, лучше имперцев?!
— Нас меньше. Нас много меньше.
Адам обогнал какой-то бесконечно длинный трейлер и вернулся на свою полосу, на долю секунды разминувшись со встречным «КамАЗом». «КамАЗ» пер как эсминец — весь в бурунах. Адам коротко взглянул на марцала. Не понимаю, подумал он с неожиданной тоской. Ничего не понимаю…
Ведь гады же, сволочи же, каких свет не видывал…
А в морду все равно не дать. И не пристрелить. И не размазать по стенке…
Но ведь надо. Когда-нибудь.
Шлагбаум. Взъерошенный дежурный офицер. На запасной полосе два серых приземистых «Ми-40», рядом с ними — серый же автобус. Спецназ уже здесь. Да, вон они, вдалеке — бегут цепочкой, еле видимые сквозь горизонтально летящие струи дождя…
В черных лоснящихся плащах — группа офицеров. Что-то обсуждают.
Адам подрулил к Центру управления, вышел. Вторым выходил Барс. Он уже почти выпрямился, когда Санька схватил его за рукав.
— Почему? — спросил Санька невыносимо спокойно. — Почему Юлька?
— Видите ли, — вежливо ответил Барс, — это получилось совершенно случайно. Я встретил девушку в подходящем для моих целей эмоциональном состоянии. Я не мог знать, что она как-то связана с вами…
Адам вдруг ощутил какую-то предельную, звенящую, прозрачную ясность в голове. Он аккуратно закрыл машину, обошел её спереди, остановился, примерился — и бесхитростно, с разворота, дал марцалу по морде. Тот отлетел на шаг, попытался что-то сказать — Адам влепил ему ещё раз, уже по-настоящему, как на ринге, классическим свингом. Голубые глаза марцала стали белыми, закатились, он сел на задницу, потом повалился на спину, деревянно тюкнувшись затылком.
— Спасибо, дядя Адам, — сказал за спиной Санька. Адам только кивнул.
— Спасибо, дядя Адам, — сказал за спиной Санька. Адам только кивнул. Его мутило от отвращения к себе, и в то же время где-то в брюхе, в желудке, в печенке — он не знал, где точно, — рождалось странное чувство облегчения…
Глава четырнадцатая
Одно неосторожное движение…
Бесконечное 24 августа 2014-го
— На шести базах сейчас точно такая заварушка, — сказал Макарушкин, начальник оперативного подразделения группы «Вымпел»; несколько лет назад Адам учился с ним на одном курсе в академии, и оба здорово обрадовались нечаянной встрече. — Это только по России и Европе. А китайцы вообще на ушах стоят… И где ваша хваленая контрразведка?
— Я на флоте не служу, — в который раз оправдался Адам. — И потом — пацаны до этого не сами додумались, марцалы помогли, а против марцалов наша контрразведка ещё сосунок. Вы хоть это имейте в виду…
— Да уж… пацаны. Мальчик в канаве нашел пулемет — больше в деревне никто не живет… Если Бабакин их не уболтает — придется идти силой. А что делать? — Макарушкин пожевал ус. — Хорошо ты приложил этого парня, но рано. Пусть бы он сначала нам схему минирования нарисовал.
— Перестарался, — сокрушенно сказал Адам. — Хотел просто — дать по морде, и все…
Барс пришел в сознание, но из-за треснувшей челюсти и выбитых зубов еле мычал, путался в словах и вообще мало что помнил. Рассчитывать на него было пока нельзя.
Ввалился майор Бабакин, пожилой дядька самого что ни на есть простецкого вида, красноносый, в промокшем плаще. Макарушкин говорил, что он — один из лучших в мире переговорщиков, способный уболтать кого угодно, заставить обвешанного гранатами зомби плакать и каяться…
— Ну погодку устроили, засранцы, — сказал Бабакин, шмыгая носом. — Как все равно октябрь… Ни черта у меня не выходит, Иваныч, — повернулся он к Макарушкину. — Не помню такого, чтобы вообще на контакт не шли. Не люди, а… я не знаю… жестяные барабанщики какие-то. Все безотцовщина… Пойдем, сынок, — повернулся он к Саньке. — Не хотел тебя задействовать, думал, сам вырулю. Да вот… видишь. Охрип и умом слегка тронулся. Попробуй ты. Понимаешь, душа у каждого есть, а вот у этих… болтается неизвестно где, и дай-то Бог, чтобы на привязи… Ее бы обратно втащить.
— Я тоже безотцовщина, — зачем-то сказал Санька.