Адам открыл рот. Закрыл. Набрал воздух…
— Максим Леонилович, мне тут руки надо… — И, не договорив, позорно бежал.
— Папа, он хотел сказать «Леонидович», — ненатурально скучным голосом сказала Вита. — У него был тяжелый перелет из Бейрута, потом начальство насело, потом кошелек сперли…
— Украли, — автоматически поправил отец.
— Нет, украли — это когда насовсем. Именно сперли. Потому что потом отдали. Представляешь, в каком он состоянии? С ним сейчас ни о чем сложнее бутербродов лучше не разговаривать. Я вон про кальвадос вспомнила, так он даже бредить начал. Кстати, там на донышке ещё осталось?
— Обижаешь! — Максим Леонидович нырнул в свой кабинет и вынырнул с четырьмя экзотическими бутылками.
— Что тебе налить?
— «Изабеллу». Я после Зоны не оклемалась.
— Крепленое? — удивился он.
— Зато виноградное, натуральное, сладкое. Мне сейчас нужно: спирт, глюкоза, кофеин.
— Может, лучше «Токай»?
Вита тут же подставила фужер и, предупреждая возможные возражения, пояснила:
— Сюда больше влезет. Кстати, а кто у нас пятый элемент?
— Не уверен, что ты её помнишь. Августа, моя двоюродная…
— Почему же не помню? Очень даже помню. Это которая с лысыми кошками?
— Какие-то кошки были… и может быть, даже лысые. Надо будет спросить.
Вернулся Адам.
— Руки у меня чистые, — сказал он и даже предъявил их как доказательство. — А совесть — нет. Я на кухне, пока Лионелла Максимовна не видела, слопал кусок колбасы. Я знаю, что это поступок, недостойный офицера. И джентльмена. Но уж очень кушать хочется… такие запахи…
— Гхм… — смутился академик. — Действительно, сколько можно!.. Нелла! — с выражением повторил он для жены. — Ну сколько можно ждать!
— Все, все, все. — Лионелла была само спокойствие. — Никто уже никого не ждет, просто Густочке надо привести себя в порядок. Она по дороге встретилась…
— …с форменными неандертальцами. Я имею в виду, что эти неандертальцы были в форме! — На сцене появилось новое действующее лицо, устремилось к столу, вывалило на ближайшую тарелку ближайшего салату и в полминуты срубало. — Звыняйте, панове, — пояснило оно после сдавленного глотка, — перенервничала. Надо срочно заесть.
— Неприятности надо запивать, — со знанием дела поправил её академик. — Что предпочитаете, миледи?..
— Ма! — страшным шепотом выясняла тем временем Вита. — А на какого черта вы её сегодня одну выпустили? Да ещё в таком виде!
— Не уследили! — виновато оправдывалась Лионелла Максимовна. — Я на кухню, а она — шасть…
Вид у Густочки вполне гармонировал с именем и профессией — доцент-археолог: большие круглые очки, толстая растрепанная коса, белая блузка с воздушными рукавами в бантом на груди и синяя юбка-полуклеш с наскоро замытыми пятнами.
Выяснилось, что Густочка, чьи интересы нервно метались между поздним палеолитом и ранним Средневековьем, не выдержала праздности и на второй день пребывания в столице метнулась в библиотеку: добыть какие-то труды, недоступные в провинции. Первый день её под смехотворным предлогом удерживали в квартире, на второй — выдумать ничего не успели, а сказать правду, естественно, постеснялись. И Густочка едва-едва не влипла, как говорится, «по самое здрасьте».
— Не понимаю! Они шли и бросали камушки в стекла. Во второй, в третий этаж. Стекла иногда разбивались, и тогда они принимались гоготать. А на улице никого, только милицей… полицейский патруль — им навстречу. И вы можете себе представить: полицейские уступают дорогу этим хулиганам, берут под козырек и идут дальше как ни в чем не бывало! Я не выдержала, догоняю их…
— Кого? — с ужасом спросил Адам.
— Полицейских. Говорю: как же так, хулиганство… Как они на меня посмотрели — словно я большая говорящая мышь.
— Полицейских. Говорю: как же так, хулиганство… Как они на меня посмотрели — словно я большая говорящая мышь. И молча пошли дальше. Молча, понимаете?
— Понимаю, — сказала Вита. — Еще как понимаю. У них же приказ. Даже если будут бить их самих…
Густочка так удивилась, что даже замолчала.
— Я сейчас попробую объяснить очень понятно, — сказала Вита. — С воскресенья у этих мальчишек шли выпускные экзамены. Каждый из них доказывал, что в бою именно его подстрелят не сразу. Но что подстрелят обязательно — они все точно знают. Они сдали экзамены на право быть убитыми, даже не просто убитыми, а — в пыль, в атомы… Хоронить обычно нечего. А они пацаны. Им стекла бить нравится. Девочек за косички дергать. Ничего взрослого они уже не успеют.
— Виточка, ну, это же преувеличение…
— Не успеют! Я тебе статистику показывала. А им хочется. Бывает, конечно, всякое, особенно когда ребята постарше…
— Можно подумать, ты их оправдываешь, — сердито-сдержанно (и, видно, не в первый раз) заметила Лионелла.
— Хороши косички! — почти одновременно возмутилась Густа. — А в подворотню силком затаскивать — это как?
Лионелла ахнула.
— И?..
— Да нет, я отболталась, — замахала ручками Густа. Побелевшая как мел Вита медленно выпрямилась и очень медленно произнесла:
— Отболталась — это хорошо. Это ты молодец, тетя. Потому что за изнасилование гардемарины своих расстреливают. На месте.
Она подошла к шкафу, вытащила пачку «Кэмела» и, выходя на балкон, уже нормальным голосом сказала: