Он окинул глазами зал. Будет ли здесь кто-нибудь на вечернем разборе?
Толик давно не заглядывал в свой персональный журнал. Скорее всего у него завершалась личная четвертая сотня полетов. Этот наверняка будет последним. Он подумал так — и ничего не почувствовал. Все вокруг него казались взвинченными и какими-то дурацки-веселыми. Как слишком долго не засыпающие дети.
Они и были дети. Просто им можно и нужно было убивать других и умирать самим. А когда они чуть-чуть взрослели — кто-то раньше, а Толик вот подзадержался, — им этого делать уже было не нужно. Вернее, они не могли: визибл переставал работать как надо: и четкость пропадала, и скорость реакции, а главное — этот чертов прибор не то что в боевом, а в минимальном ходовом режиме иногда умудрялся выпить пилота-перестарка до донышка, до сухих корочек… Толик не видел Саньку после того, но он видел других, влетевших так же… и иногда чувствовал себя одним из них.
— Старшой! — Ему отчаянно заступил дорогу какой-то скуластый мальчишка. — Возьмите меня вторым! У вас же двушка!
— Отвали, — сказал Толик устало. — Зачем мне второй пилот? Будет просто каша…
— Возьмите, — сказал мальчишка. — Я же понимаю — это наш последний шанс.
— Точно, — хмыкнул Толик. — «Через полчаса те из вас, кто останется в живых, позавидуют мертвым!..» Фамилия?
— Алан! То есть — гардемарин Табасов!
— Борт сорок шесть, стоянка…
— Я знаю, старшой! Спасибо!!!
Все равно, подумал Толик. Не сейчас, так завтра, при высадке десанта. Не завтра, так через день…
Гибель была неизбежна. Убегать не хотелось. Потом он взял планшет и ещё раз — глазами — прочитал то, что сам записал несколько минут назад. Строй — «когти», то есть пять легких «Арамисов» идут разомкнутым пеленгом, слегка отставая и нависая над тройкой более тяжелых сторожевиков, имея целью атаковать тех, кого свяжут боем сторожевики. То есть — за те несколько секунд, которые потребуются имперцам, чтобы разнести сторожевики в пыль, катера должны выйти на цель и выпустить торпеды. Гениальная тактика. Правда, на многих катерах стоят классные пушечки, но ведь это — шпаги против носорогов…
На некоторых патрульных кораблях, что за последние дни бесследно исчезли, растворились в небе, тоже стояли ХДП.
Итак, звено из восьми машин, командир звена капитан Урванцев, точка сбора… место в строю… Потом он как-то внезапно оказался в кругу пилотов, и капитан Урванцев, Мишка Урванцев, прошедший какую-то особую подготовку у марцалов, из-за которой он, восемнадцатилетний парень, до сих пор говорил петушиным голосом и даже не начинал сражаться с прыщами… зато реакция его, даже без визибла, стала потрясающая: так, например, он двумя пальцами вынимал из воздуха пульку пневматического пистолета… капитан Урванцев снова проговорил полетное задание и добавил: плотный строй, минимум маневра, успеть выстрелить, прочее не важно.
Мы идем первой волной и скорее всего сгорим все до одного — но дадим развернуться второй волне, тяжелым силам, в том числе секретным кораблям, ещё не появлявшимся в небе. Главное — вырубить этих гадов как можно больше…
Потом Толик подошелк своей «двушке» с нарисованной на борту желтой руной-молнией «зиг» (естественно, после каждого полета её приходилось рисовать заново, этим занимались механики — считали, что всяческие черные коты, тузы, магические звезды и прочие волшебные символы в бою дорогого стоят, — отсутствующей брони-то уж точно), хлопнул по плечу Алана (как фамилия? забыл… вот черт…) и забрался внутрь кораблика. До взлета было ещё полчаса.
Кажется, он почти отключился. Он присутствовал, но не участвовал. Без него переставляли на белом бетоне черные блестящие машинки. Они казались игрушечными. Потом что-то произошло.
Что-то произошло… Взошло солнце? Нет, что-то еще…
Понадобилось что-то вроде — внутренне вздрогнуть, проснуться, встать, — чтобы начать понимать, что изменилось.
Над жучьими спинками «Арамисов» и сверкающими горбами «Портосов» появились алые узкие, откинутые назад и нервно изломанные у самого верха кили марцальских «Звездных птиц»! Их было много! Их были десятки, и сейчас Толик, вскочив в кокпите, видел, как на дальний конец полосы заходит, плавно разворачиваясь и планируя на крыле, ещё по крайней мере полк полного состава — синевато отсвечивающие крестики плотными, крыло к крылу, тройками, и этих троек не меньше двадцати…
Толик слышал, как, перекрывая общий фон голосов, рядом с ним вопит Алан, а потом понял, что точно так же вопит и он сам.
Барс поначалу сам помогал им тянуть провода, потом ушел. Им — это Юльке, ещё двум девочкам-симпаткам, водителю грузового глайдера и троим суровым гардемаринам-второкурсникам, спасшим вчера Юльку в той парадной. Гардемарины были очень одинаковые, даже внешне: с короткими светлыми ершиками на головах, с выпуклыми высокими лбами и ясными холодными глазами. И взгляд их всегда был прямой: зрачки в зрачки. Юлька почему-то ежилась в их присутствии. Хотя они слушались её четко и беспрекословно.
Под каждый антиграв заложили по сорок килограммов пластида — прямо в упаковках, черных пластиковых мешках с непонятной надписью арабскими буквами, герметично запаянных. Когда пластик прокалывали, чтобы вогнать взрыватели, распространялся приятный кондитерский запах.