Алина, впихнувшая её в ванную, ворвалась следом, победно размахивая звездно-полосатыми лыжными носками.
— Я же говорила, что есть! Вы надевайте, Адичка, надевайте. Они колючие, но ничего.
— Полный миллениум, — констатировал Адам, снимая с себя Леночку. — Российский офицер в носках потенциального противника.
— Зато вы попираете их ногами, — не растерялась Аля.
— Ой, это же Сережины, — узнала Леночка. Адам слегка насторожился. Леночка, внезапно смутившись, принялась расправлять мокрый носок на горячей трубе.
— Ладно, позвольте, дамы, я переоденусь. Анекдот же помните? Поручик, вы носки меняете? — только на водку!
— О! — завопила Алина и унеслась.
— А она что вспомнила? Где забыла свои галошики? — удивился Адам.
Леночка захлопала глазками:
— Может, она водку в морозилку не поставила? А какие галошики?
— Ты не знаешь этого анекдота?
— Не знаю.
Леночка захлопала глазками:
— Может, она водку в морозилку не поставила? А какие галошики?
— Ты не знаешь этого анекдота?
— Не знаю. Расскажи. Он неприличный?
— Нет.
— Жа-алко…
В ванную заглянула Калория Юрьевна.
— Леночка, птичка моя, помоги-ка…
И стало просторно. Адам с облегчением надел сухие — и действительно очень колючие — носки и наконец вернулся к гостям.
Вокруг Людмилы Михайловны, женщины яркой внешности и неуемной жизнерадостности, традиционно собирались личности неординарные: от токаря до медика-академика, от жены директора водочного завода до завлитши Театра эстрады, от валютного специалиста-сантехника из второго подъезда до митька-журналиста-андеграундщика из соседней бойлерной. Летом они ходили на байдарках, осенью — в Театр эстрады, зимой — на лыжах и в фантасмагорическую баню директора водочного завода… А весны в Питере практически не бывает, поэтому весной они никуда не ходили и с облегчением отдыхали и друг от друга, и от Людмилы Михайловниной жизнерадостности. Знакомы они были уже лет двадцать, за это время у многих наладилась и развалилась личная жизнь, построились двухкомнатные кооперативы и трехэтажные коттеджи, выросли дети — которые с рождения варились в этом же котле и готовились произвести на свет следующее поколение компании. Нет, Компании — с большой буквы.
Собирались все, как правило, именно у Людмилы Михайловны. Не только потому, что она была душой и центром притяжения Компании, но и потому, что владела наследственной адмиральской квартирой неподалеку от выхода Малого проспекта на набережную Адмирала Макарова, и такой же дачей, — просторными, как полигоны, и запутанными, как древние лабиринты. Были в них такие закутки, где, по официальной версии, ещё не ступала нога человека. Впрочем, молодежь официальной версии не придерживалась…
Адам присутствовал здесь как лицо приближенное — и как одно из блюд новогоднего стола: офицеры-наблюдатели вооруженных сил ООН до сих пор редко попадаются на улицах Петербурга. Даже если эти офицеры ещё ни разу не добирались до мест прохождения службы.
Сам Адам после нового назначения никаких изменений в себе и вокруг себя почувствовать не успел: все тот же отбой хрен знает когда и подъем в шесть утра, все та же комната в общежитии, все тот же потертый чемоданчик и две коробки с книгами, все та же непруха в личной жизни — особенно обидная, поскольку курсанты про питерских невест просто-таки легенды рассказывали… Адаму не везло неправдоподобно. Чудовищно. И необъяснимо: парнем он был симпатичным, ладным, с подвешенным языком и неплохими манерами; однако некая неведомая сила не позволяла женщинам удерживаться рядом с ним дольше двух-трех дней. Поэтому капитан Липовецкий слыл среди сослуживцев записным донжуаном, и слава эта его ой как не радовала.
Шел одиннадцатый час ночи. Стол — из-под которого дважды безуспешно пытались извлечь стервеца Саньку — был почти накрыт, гости ещё собирались, хотя тапочки уже кончились… Всем хотелось сесть и наконец выпить — за старый год, старый век, старое тысячелетие. Прошлогодний фальстарт все хорошо помнили и намеревались взять реванш: со вкусом, медленно и солидно.
— Ну и где они?
— А их к скольки пригласили?
— Их? К шести, с запасом.
— Маловато зарядили.
— А кого ждем-то?
— Катерину с мужем.
— А-а!.. — хором протянуло с десяток голосов.
— Так, может, сядем уже?
— И откроем. Сразу прискочат, — предложил академик.
— Да, да, открываем, — немедленно поддержал академика сантехник. — Проверенный способ. Я, когда в аспирантуре учился, так трамваи приманивал.
— Прямо на остановке пил, что ли?
— Нет, «Бонд» закуривал. Дрянь жуткая. Специально с собой таскал.
— Так мы будем открывать или где? — возмутилась хрупкая лилово-седая дама в коротком вечернем платье под цвет прически.
— Сей момент!
Хлопнула пробка. В дверь позвонили. Компания дружно заржала.
Людмила Михайловна выплыла в коридор — встречать гостей. Те ворвались с мороза раскрасневшиеся, припорошенные снежком, в облаке свежего лесного запаха, Катерина — с букетом еловых веток, её супруг Николай — с огромной белой коробкой на вытянутых руках.
— Смотри-ка, донес… — тихо ахнул кто-то. Калерия Юрьевна, не дыша, приняла коробку с тортом из Колиных рук и торжественно унесла на кухню.