Лучше не думать.
Марцальские дети… крупные дети…
Красивые дети, черт…
Где-то я их видел? А, у Хадияя. Кто-то из его бывших подружек… вот не вник тогда, поскромничал, а Халиль, похоже, очень нервничал…
Дошла ли депеша?
Руки делали сами. Простыню под попу, перчатки на руки… боже, и акушеры всегда дышат этим запахом… так, проверяю, осторожненько… это же голова! Ну ни фига себе… И — не проходит.
Уперлась… как в резиновое кольцо…
Адам почувствовал, как под пальцами его все напряглось, но женщина только протяжно вздохнула. Она должна кричать, подумал он. Но не кричит.
— Не больно, голубушка?
Откуда взялась эта «голубушка»?..
— Не очень… не так, как боялась…
Ерунда какая-то. Но — забыли. Все побоку. Ни о чем не думаем. Работаем.
Разрезать?
Или постараться растянуть?
Разрезать — кровопотеря — второй ребенок — нечем шить. Только в больнице.
Ну, тогда… благословясь… по миллиметру… идет? Идет, родимая…
Так. Еще. Еще чуть-чуть…
— Тужься.
— Да… доктор…
— Молодец!
На целый сантиметр больше. Еще раздвинули…
— Тужься.
Отлично.
Как хороший апельсин. Ну, башка…
— Тужься, тужься, тужься…
Видимо, что-то все-таки порвалось — женщина охнула, а голова ребенка оказалась сразу вся снаружи, личиком вниз. Адам подсунул руку ему под грудку, потянул, чуть вращая вправо-влево, — и младенец, красный, горячий, заболтал ножками, срыгнул что-то пенное — и мощно заголосил.
— Давайте сюда, — сказал сзади старик.
Он стоял, голый по пояс, держа наготове снятую рубашку.
— Ага… держите…
Теперь надо перевязать пуповину в двух местах… так… и перерезать…
Где ножницы? А, вот они…
— Девочка, — сказал старик. — Как ты хотела.
Роженица лежала, пытаясь подоткнуться мокрой окровавленной простыней. И Адам вспомнил — обещана была двойня.
— Быстро садитесь, — велел он старику. — Теперь надо успеть.
Они успели в последнюю минуту, когда начались повторные схватки. Их кто-то пытался не пустить в воротах, но вдруг исчез, потом кто-то ещё бросился наперерез в холле приемного — и тоже исчез, потом были носилки и врачи, потом он мылся приторным мылом в холодном кафельном душе, потом в коридоре к нему подсел старик. Адам сохранил свои брюки, местами мокрые, но рубашку ему дали хирургическую, зеленую, без застежек. В такой же был и старик.
— Мне надо что-то сказать, наверное, — начал он. — Но я не знаю что.
— Не обязательно, — сказал Адам.
— У вас, я вижу, детей нет.
— Да вот… не сложилось. Иногда думаю, что и к лучшему.
— Почему же?
— Почему не сложилось? Или почему к лучшему?
— Я не спрашиваю. Это риторическое словозамещение… В общем, спасибо вам. Огромное. Такое, что…
— Обе девочки?
— Да. Абсолютные двойняшки.
— Будет веселая жизнь.
— Именно. Так что — заводите детей.
— Не с моей службой. Да и… — Он помолчал. — Я сейчас ещё немного посижу и пойду вон в тот корпус, видите? Там лежит мальчишка, мой племянник.
Да и… — Он помолчал. — Я сейчас ещё немного посижу и пойду вон в тот корпус, видите? Там лежит мальчишка, мой племянник. Ему пятнадцать или шестнадцать лет. Он выглядит старше вас. За несколько минут боя он израсходовал всю свою жизнь. Такое вот у нас оружие… Я почему-то не хочу воспитывать боеголовки. Учить их говорить, читать, мерить им температуру, когда они промочат ноги. Играть в пароход…
Старик долго молчал.
— Мою дочку забрали… очень давно. Четырнадцать лет назад. Еще до того, как все… ну, не то чтобы началось, а стало ясным. И я… у меня тогда ещё было двое. Мальчики. Оба пошли в космофлот. Один на пожаре погиб, когда тренажер загорелся… их тогда много в дыму задохнулось, мальчишек… а второй летал. Хорошо летал. Долго. Почти до демобилизации… чуть-чуть недотянул. И этих мы родили… я ведь старый, я Маришки на пятьдесят четыре года старше, чисто своих у нас не получалось… родили специально, чтобы потом, когда придет время…
Адам словно покрывался жесткой ледяной коркой. И вдруг мелькнуло:
— Постойте. Вы сказали, что дочь ваша пропала четырнадцать лет назад. Не в новогоднюю ночь?
— Да. А почему вы спрашиваете?
— Не из квартиры на Макаровской набережной? Лена, Лена… — Адам пощелкал пальцами. — Еще такая артиллерийская фамилия…
— Град, — очень спокойно сказал старик. — Лена Град. Моя старшая дочь. Теперь я помню. Вы там тоже были. В форме.
— А вас — не было… — сказал Адам слегка растерянно.
— В ту ночь — нет. Потом, когда расследование уже шло, я приехал. Вы были очень… деловиты…
— Да? Вот расследования я почти не помню. Все путается… Я ведь сам потом такие расследования десятками проводил. Когда уже… оформилась ситуация.
— С какой же целью?
— Что? — не понял Адам.
— С какой целью расследуете? Для очередной «Черной книги»? «Досье преступлений межзвездных варваров»? Вы что-то крутите, нажимаете на кнопки, тратите силы, деньги, время — зачем? Что можно ещё узнать сверх того, что уже известно? Можно только бить их, бить, бить…
— По большому счету мы все ещё не знаем ничего существенного, — сказал Адам тихо. — Мы только реагируем, более или менее примитивно. Как одноклеточные. У нас нет ни анализа, ни осмысления, ни стратегии…
— И не будет. Мы слишком отличаемся от них. И мы можем только одно: заставить уважать нас. Считаться с нами. В конечном итоге — бояться нас. Это все. Этого достаточно. Вот тогда они сами придут и расскажут о своих целях…