Теперь от него ничего не зависело. Что-то впереди раздвинулось и сдвинулось позади, изменился свет, Геловани хотел повернуть голову, но не смог. Сам собой откинулся фонарь, воздух был звонкий, холодный, чистый.
Само понятие имени привело котенка в безумный восторг. Он сделал стойку на спинке кровати и долго болтал ногами.
— Кешшша! — повторял он. — Кешшша! Хоррошшо-хоррошшо-хоррошшо! Хочу!
— Ну, ушастый, ты даешь! — хихикнул Санька. Котенок прыжком перевернулся в воздухе и прикроватился на четвереньки.
— Ты — шшшшастый. Я — Кешшша.
— А ведь он дразнится! — восхитилась Вита.
— Дразниса?
Вита, недолго думая, высунула язык и с помощью растопыренных пальцев изобразила уши.
— Шшшастый-шшастый-шшастый! — радостно повторил способный ученик и тоже показал язычок.
— Как он тебя понимает? — хватался за голову Адам. — Это же невозможно! Он же не человек.
— Сам ты не человек.
— Вита совсем разрезвилась. — А он эмпат покруче меня.
— Эмпат? — тут же спросил Кеша.
Вита поймала его за передние лапки, посмотрела в глаза. Ее лицо стало серьезным… потом грустным… веселым… хитрым… Мимика котенка была беднее человеческой, но отразила ту же гамму чувств. Вита показала пальцем на себя и на него:
— Можем.
Потом на Саньку и Адама:
— Не могут.
— Тупые? — спросил котенок.
— Витка, ты его подучила! — возмутился Адам.
— Когда? Слово «тупые» сказал ты сам. Теперь будешь думать, что говоришь.
— Говоришш-говоришш-говоришш. Хочу говоришш! — выпалил Кеша. — Хочу много говоришш…
— …Теперь давай с ним. — Через несколько бесконечных часов Вита показала на напарника. — Не тупой. Хороший. Я устала. Есть че-нить попить?
Санька сорвался с кровати, налил соку и галантно поднес даме.
— А ты совсем ожил, — сказала Вита.
— Ожил! Я его ожил! Можешшь! — Котенок гордо застучал себя лапками в грудь.
Три человека в полном изумлении уставились на космическое чудо.
— А ведь и правда, — неуверенно подтвердил Санька. — Как я сам не допер, что это он?
— Он-он-он.
— Я таки тупой. — Адам взялся за голову. — Это же очевидно было… Два таких факта рядом — и не сумел сопоставить.
— Тупой или хорошший? — немедленно уточнил Кеша.
— Хороший, — твердо сказала Вита.
— Тогда — говоришш.
— Подожди, Кешенька. Надо подумать. Поговори с Санькой, ладно? Саня, объясни ему, что такое госпиталь.
Разговаривать с котенком было увлекательно и утомительно. Он переспрашивал каждое незнакомое слово — и, поняв, запоминал его с первого раза. Но поскольку незнакомых слов в каждом объяснении попадалось обычно больше, чем знакомых, процедура напоминала головоломный лабиринт.
Адам и Вита отошли к окну и немножко помолчали.
— Мы про одно и то же думаем? — неуверенно спросил Адам.
— Разумеется.
— Как я понял, он туда уже пролезал. Или рядом был. Его охранники чувствуют.
— Риск, — сказала Вита.
— Ничего другого не остается. В их нынешнем состоянии мы к ним даже прикоснуться не сможем, не то что вывезти. Сколько дней уже под дверью дежурим. Твой Кеша — это подарок судьбы.
— Подарок? — неожиданно вклинился Кеша.
— Хорошо! — одним словом пояснила Вита. Котенок упрыгал обратно к Саньке.
— Лихо у тебя получается, — позавидовал Адам.
— Так я же не только словами объясняю. Он же частично ловит, что я представляю и что чувствую. Кстати, не исключено, что взрослые коты — полутелепаты. Вряд ли он такой один.
— Взрослые? — возник Кеша. — Большшие?
— Как ты, но большие.
— Большшие?
— Как ты, но большие. Правильно.
— Где? Где-где-где-где?
— Не знаем. Но они тебя ищут. Мы их ждем.
— Хорошшо-о-о? — протянул котенок. — Не зна-а-ем… Жде-ом…
Он вдруг погрустнел. Надолго — минуты на полторы. За это время Вита залезла в мамину сумку, вытащила остаток пирога с вишнями и разделила по-братски: половину котенку, остальное поровну.
— Хорошшо, — закатил глаза Кеша. — Вишшня. Теперь говоришш?
— Теперь слушаешь. Это комната. Раньше. Здесь был Санька. Больной.
— Больной — плохо?
— Да. Саньке было плохо. Как ты его нашел?
— Зовет. Кто плохо — зовет.
— Понятно. Внизу есть другая комната. Там кто-то есть. Ему плохо. Он зовет?
— Зовет. Он зовет. Она зовет. Два.
— Ты можешь к ним прийти?
— Не хочу. Громкие. Больно. Шумят. Громко-громко-громко.
— Потому что им плохо-плохо-плохо?
— Нет. Разное. Они плохо-плохо — сейчас. Они громкие — раньше, сейчас, потом. Громкие, — повторил он и прикрыл ушки.
— А ты сможешь их ожить? Очень нужно.
— Очень-очень-очень? — сморщил нос котенок.
— Очень-очень-очень-очень.
— Фффухххх… Не хочу. Могу. Очень. Ладно. Пошшли.
И одним прыжком усвистел в вентиляционное отверстие, откинув решетку, болтавшуюся на одном шурупе.
— Пошли??? — ошалел Адам. Смерил взглядом Виту, посмотрел на дыру в стене и неприлично заржал.
— Нормальные герои всегда идут в обход, — наставительно сказала Вита. — Причем неторопливо.
— Медленно и солидно, — уточнил Адам.
На этот раз Вита не выдержала и уцепила его за ухо.
— Плюс два или минус два? — строго спросила она.
— Виточка, давай не будем торопиться с оргвыводамм. Особые приметы в моей профессии вредны. И вообще, какой пример ты подаешь младшему офицерскому составу?
— Хорошшший…
В дверь постучали и тут же задергали ручку. Адам аккуратно высвободил ухо, подошел к двери и убрал стул, который не давал ручке повернуться.