— Лучше трахну ее напоследок,- перебил парень.- Какая дурочке разница?
— Немытую? Фу, сыночка, не говори гадостей! Лучше потом я…
— Мне надоело с тобой,- снова перебил он.- У тебя бедра трясутся. Могу я иногда раздолбать целку? Ты?то, мамуля, с половиной города перетрахалась!
Решившись, Митренька принялся стаскивать тесные брюки, обнажая женственный зад. Вадим подождал, пока он спустит их до колен, надежно себя стреножив, и тогда неслышно вскочил в комнату, сграбастав боровчика за шиворот. Много сил это не потребовало, так что «напрасны ваши спасенья»!
— Мать!! — истошно заорал тот, безуспешно пытаясь вырваться и молотя вокруг коротенькими руками.- Твою…
Неразрешимая дилемма, думал Вадим, брезгливо удерживая толстячка на удалении.
Вообще я против убийств, тем более — казней. Однако как там, в поговорке? «Волкодав прав, а людоед — нет».
Он ощутил спиной атаку и в последний миг сдвинулся в сторону, пропуская мимо отточенный мясницкий нож, на который его попыталась нанизать хозяйка, вступившись за откормленное человечиной дитя. Ах, эта «святая материнская любовь»!.. На следующем шаге, не сумев затормозить, дамочка вонзила тесак между лопаток сына и завизжала в смертельном ужасе, заглушая его хрип. А всадила она клинок с неженской силой, так что тот наверняка достал сердце. Уж не сама ли мать забивала жертвы? Или только стояла на подхвате? Ах, семейка!..
Поспешно отпрянув еще дальше, Вадим подхватил девочку вместе со стулом и переставил в дальний угол, отчего?то уверенный, что вне корыта здешние аккуратисты не станут на нее покушаться. Следующим порывом было сбежать, не дожидаясь тягостного финала, однако Вадим задавил слабость. А ну как дамочка и без сынка продолжит охоту? Еще неизвестно, кто здесь «направляющая сила»!..
Заколотый боровчик уже обвалился на пол, судорожно дергая ногами. Из разевающегося губастого рта обильно струилась кровь, выпученные глазки едва удерживались в орбитах. Женщина стояла над ним точно памятник, сцепив побелевшие ладони.
— Сыночка,- растерянно сказала она.- Говорила ведь: не серди маму. Что же теперь… И ковер весь испачкал, надо ж как!
Про Вадима она, похоже, забыла — как и про девочку?ужин. Надолго ли?
— Как зовут? — спросил он и добавил с усилием: — Вас.
— Ангелина Серафимовна,- ответила она машинально.- А его — Митрофан. Мальчик мой…
«Ух ты! — подивился Вадим.- Даже отчество совпадает.- Может, они и вправду с вахтершей — сестры? Тесен мир».
— Что же нам делать теперь, Серафимовна? — произнес он.- Не получается просто разойтись — ну никак!
— Зачем же расходиться? — возразила женщина, наконец подняв на Вадима заплаканные глаза, и с готовностью принялась расстегивать натянутую блузку («полна пазуха грудей»), складывая переспелые, но еще тугие губы в обольстительную улыбку.- Разве нам нечего обсудить?
Наверное, она искренне скорбела по сыну, но что делать, сперва следовало подумать о выживании — первый рефлекс любой хищницы. Главное уцелеть, а детеныши — дело наживное. Так почему не нажить их прямо сейчас, от эдакого самца? А заодно словить кайф, какой подвернется,- сколько той жизни? И посчитаться с убийцей, если повезет. Или же обзавестись защитником и добытчиком, если повезет еще больше. А сыночку еще успеем оплакать — потом, на досуге… Действительно, редкостная шалава!
— Не сейчас,- ответил Вадим.- Времени нет, и поразмыслить обоим не вредно. Подождете меня до завтра, ладно?
— Это не я, не я! — приговаривала женщина, хватаясь за его рукава, пока Вадим заталкивал ее в темный чуланчик.- Это Митренька меня заставлял — принудил!..
— Ну да, «токмо волею пославшей мя супруги»! — хмыкнул Вадим, осторожно закрывая дверь, чтобы не защемить пухлые пальцы.
— Он ведь обжорка был, прости господи, не прокормить никак,- частила хозяйка.- И мясо — ну так любил! Что было делать, а? Кругом — никакого порядка… И эта девчонка — она ж из приемника сбежала, правда! Государство кормит ее, одевает, воспитывает, а этой соплячке все мало, мало… Да она все равно бы плохо кончила, паршивка, Крепость бы предала! Разве можно допустить? Мы ж как санитары, улучшатели породы… мы с блюстителями в едином строю!.. А еще эти охальники, лапальщики, блудники, которым только и нужно было… Думаете, их тоже — ни за что? Ведь получали свое сполна, и только затем Митренька их…
Дальнейшие слова растворились во всхлипах, разжалобивших бы и куда менее сентиментальных.
Вздыхая, Вадим подпер дверь торцом тяжелого шкафа, под завязку набитого разнообразным тряпьем, и только затем принялся за девочку, покорную, точно кукла. Ее омертвелость уже начала Вадима тревожить: как бы такой шок и вправду не оказался гибельным. По крайней мере, крыша у малышки может уехать далеко — и не проклюнется ли тогда еще один «Митренька»? И чем займется она: примется убивать обессиленных любовников, точно паучиха? Что ж, дело житейское: за скотство одних почти всегда отдуваются другие,- а первые знай свинячат себе дальше!.. Впрочем, Митренька свое уже отхрюкал.
— Все?таки скажите: зачем? — не утерпел Вадим перед уходом.- Вам что, белков не хватало? Или это особый вид гурманства? Чего вы добивались, а?