— Что фиг, то фиг,- согласился Вадим.
— И ладушки, я побежал!
Только убрался Тим, как возник насупленный Никита, сосредоточенный до смешного, будто опасался что?то не донести, и с ходу принялся раскручивать разговор, прерванный вчера:
— Вот ты говоришь, будто без разницы, кто здесь сколько прожил,- все одно, мол, права должны быть равные. А ежели в твою квартиру кто?нибудь заселился, как бы тебе это показалось? И разве не вы пришли на нашу землю?
Вообще Никита был мужчиной положительным и безотказным, даже добрым,- но, к несчастью, острым умом не обладал, а вдобавок с пяток лет оттрубил в армии, что тоже наложило отпечаток. Однако мнением Вадима он дорожил, и каждый раз Вадим пункт за пунктом подводил сослуживца к истине, как ее понимал, и честный Никита поневоле соглашался. Но на следующий день все начиналось сызнова, будто за ночь к нему приходили новые доводы или кто?то их подбрасывал — ему и прочим старожилам.
— А ты создавал ее, эту землю? — терпеливо ответил Вадим.- За свою квартирку я, по крайней мере, заплатил, хотя потом ее обобществили,- то есть вложил в нее свой оплаченный труд. А твои предки пришли на пустырь и выстроили на нем куда меньше, чем за последние годы натыкали лимитчики, столь вами презираемые. И живу я, кстати, именно в таком доме, а вовсе не в памятнике губернской старины. Так за что мне перед вами расшаркиваться, Никитушка, чем я так уж обязан? Если б вас здесь не было, разве я стал бы жить хуже? Но если рядом с твоим домом кто?то построит свой, ничем тебе не помешав, ты потребуешь для него ограничения в правах на том основании, что поселился раньше? И если ты все?таки его прижмешь, плевать ему будет на твои святыни, обиды и даже Отделение, потому как для него ты станешь притеснителем. А когда заключенный был лоялен к тюремщику? Попробуй поставить себя на его место, дружочек, напрягись!
— Ты что же, против свободы? — удивился Никита, видимо, среагировав на ключевое слово: Отделение.
— Понимаешь, милый, свобода — категория личностная. Не бывают свободными лагеря; независимыми — куда ни шло.
— Значит, против независимости! — Заключил гость удовлетворенно, будто сумел наконец припереть Вадима к стене. По мнению Никиты, тезис сей обсуждению не подлежал: независимость — штука священная и неоспоримая, как аксиома. Уж это затвердили ему намертво.
— Да,- к его изумлению, подтвердил Вадим,- против.- И даже повторил для ясности: — Я — против. А ты, Никитушка, по?прежнему считаешь, что свобода личности начинается с независимости государства? А не наоборот, нет? Или про собственную свободу тебе говорить неловко?
— Ну почему…
— Если независимость ущемляет свободу,- сказал Вадим,- лично я выбираю последнее. И плевать мне на государство, если оно мешает жить. Ты ведь меня знаешь, Никита: разве когда?нибудь я покушался на свободу других,- так зачем меня?то давить? И не надо призывать к жертвам! Я знаю, кто на них раздобреет — во всяком случае не народ. Здесь уж каждый сам решает, что важней: свобода для личности или для госмашины,- и вообще: кто тут кому служит? По?моему, государство должно обслуживать граждан, а не наоборот. Я не прав?
Нахмурясь еще пуще, Никита ушел — наверно, за новыми доводами. По крайней мере, сегодня обошлось без обид. Правда, они никогда не длились долго, и потом Никита извинялся за несдержанность, однако расстраивались оба.
Правда, они никогда не длились долго, и потом Никита извинялся за несдержанность, однако расстраивались оба. А следом к Вадиму подсела Лариса — сегодня публика точно сговорилась. Очень милая женщина эта Лариса, в профиль — таки вовсе звезда. Бог (или кто там, на небесах, заведует распределением женских прелестей) наделил ее смазливой мордашкой, стройными ногами и высокой грудью, однако с характером ей не подфартило, а посему, дожив до седых волос, она не обзавелась положенным мужем. В прежние времена, когда Лариса была много моложе Вадима (если не душой, так телом), вокруг крутилось немало обещающих кадров, и скромный спец на таком фоне не котировался. Правда, иногда, на очередном безрыбье, Лариса снисходила к Вадиму, благо он?то всегда был под рукой. Однажды, по слабости характера, Вадим не удержался и тоже вкусил от ее щедрот, так что теперь у бедной женщины были все основания винить его в загубленной жизни. С возрастом Лариса не становилась краше: груди провисали, сквозь дряблеющую плоть отчетливей проступали суставы, а кое?где, наоборот, скапливался жирок,- однако это не убавило ей кокетства и, увы, не прибавило ума. Не признавая своей вины, Вадим, однако, старался бедняжку жалеть. Хотя это и раньше было непросто, учитывая ее злополучный нрав, а с каждым годом становилось сложней — учитывая неизбежное увядание.
— Как тебе понравилась вчерашняя постановка? — строго спросила Лариса.- Потрясающе, правда? Я преклоняюсь перед Режиссером!
— Для своего времени сработано недурно,- без энтузиазма подтвердил Вадим.- Только я ведь ее наизусть помню.
— Как, ты даже не смотрел? — Она уставилась на Вадима, словно на святотатца.- Это же вершина нашего искусства! Вся губерния не отрывалась от тивишников, а ты!..