С ухудшением климата боролись, растягивая между крышами специальную пленку, произведенную в загадочном, настрого засекреченном Институте. Правда, пока ею обезопасили лишь перестраиваемый наново Центр, уже заселяемый Управителями с семьями и обслугой,- да и то не целиком.
Для утепления горожанам выдавались одеяла, но отнюдь не тулупы с валенками, так что шляться по непроглядно темным улицам, даже и без запрета, мало кому приходило в голову. А когда к ночным морозам добавились непонятные и бессмысленные убийства, после которых от жертв оставались кровавые ошметки,- у самых отважных пропала охота к неурочным прогулкам. Стали поговаривать о необходимости решеток на окнах, вплоть до самых высотных,- тем более что временами убийцы забирались в дома. Во избежание кривотолков власти оставили это на усмотрение жильцов, одаривая желающих симпатичными наборчиками из десятка стальных прутьев и пакетика с цементом (дрелью можно было разжиться у домового) — на манер старой игры: «Сделай сам». Хочешь остаток дней провести за решеткой, подсуетись в свободное время, но уж потом не пеняй на злокозненных правителей. Правда, на дверях трудяжных клетушек ночные запоры встраивали централизованно, ограничившись сбором подписей под петицией (подписались с обычным единодушием). А вот спецов запирать пока не стали — видимо, рассудив, что среди них довольно умельцев, способных обойти любые запоры. И законопослушие еще не впиталось в кровь спецов, как у трудяг,- их еще не «дисциплинировали» как следует.
Что до самого Вадима, то эти годы он жил словно бы по инерции, оглушенный тем недолгим приливом чувств, больше напоминавшим цунами. Душу его раз бередили до таких глубин, которых Вадим в себе не подозревал.
Собственно, тогда он и «вышел из себя», расплывшись в мысле?облако,- причем, видимо, навсегда. И долго ему было ни до чего, хотя событий вокруг хватало, в том числе довольно страшненьких.
Надо признать, со стихийной преступностью в Крепости блюстители расправились лихо, по примеру первых чекистов не утруждая себя поисками виновных, а просто хватая всех подозрительных. Правда, затем блюстители не приканчивали их с большевистской (или же инквизиторской) принципиальностью, расстреливая по подвалам, а пропускали через некий таинственный «анализатор», после которого у редкого из испытуемых не ехала крыша. Зато и самых отпетых преступников не приходилось лишать жизни, ибо склонность к авантюрам у них улетучивалась напрочь. (Вообще, как известно, лучший способ покончить с преступностью — рассадить всех по тюремным камерам.)
Наверное, таким же способом крепостники не отказались бы разобраться и с крутарями, но здесь еще неизвестно, чья возьмет. Во всяком случае, затевать крупную свару было себе дороже.
Однако в последние месяцы на город свалилась новая напасть: из закупоренных ночами домов стали исчезать люди — причем, как на грех, почти все были спецами, не позаботившимися зарешетить окна. А это было чревато многим, в том числе принудительным встраиванием решеток. То есть сначала, разумеется, по общагам понесут опросные листы, чтобы все выглядело тип?топ. И перепуганное большинство, конечно, их подмахнет, а несогласное меньшинство, как всегда, утрется: куда там, «воля народных масс»! А затем, чтоб окончательно излечить от иллюзий, и на места служб станут возить в зарешеченных транспортах, в сопровождении надсмотрщиков…
Краем глаза Вадим засек, как его нагоняет расхлябанный двуколесник с блюстительскими эмблемами на потертых боках, и обреченно вздохнул: еще и этих не хватало!.. Двуколесник с достоинством приближался, дребезжа плохо пригнанными деталями, фыркая вонючим дымом. В условиях ухудшения климата и топливного дефицита сей транспорт сделался в губернии основным — исключая, конечно, общественные. Он немногим отличался от мотоцикла, послужившего ему прототипом, однако был существенно длинней и значительно массивней, поскольку предназначался для двоих. Но главное: обзавелся крохотной кабинкой, вплотную обтекающей ездоков,- с крышей и дверцами, как положено.
Обогнав Вадима, двуколесник затормозил и дал легкий крен на опору, выдвинувшуюся сбоку днища. Затем распахнулась узкая дверца и наружу протиснулась грузная фигура, затянутая в кожу и пластик, вооруженная увесистой дубинкой. А самой занятной деталью снаряжения являлся широкий шипастый ошейник — теперь, после загадочных ночных мясорубок, вовсе не казавшийся нелепым.
— Гуляем? — сипло осведомилась фигура, поигрывая дубинкой.- И чего тебе в транспортах не катается, а, дурик?
Вадим покосился вбок: второй блюститель следил за ним, словно натасканный пес, готовый броситься при первом неосторожном движении. Или слове.
— Гуляю,- коротко подтвердил он.- Нельзя?
— Можно,- разрешил толстяк.- Сейчас. А застукаем после отбоя — смотри!..
— Хорошо,- согласился Вадим непонятно с чем: то ли он не станет разгуливать после отбоя, то ли постарается, чтоб его не «застукали». И оба блюстителя взирали на него с сомнением. Угрюмая эта парочка привязывалась к Вадиму не впервые, будто подозревая в чем?то. Или просто он ей «не глянулся». Конечно, логика в таких подозрениях присутствовала: если человек нарастил приличные мослы, но при этом не крутарь и не гардеец, ему прямая дорога в грабители — иначе зачем?