— Алло! — сказала она. — Алло, это Даниель?
— Да, — ответил бархатный, спокойный голос. — Кто у телефона?
— Марсель.
— Здравствуйте, дорогая моя Марсель.
— Здравствуйте, — сказала Марсель. Сердце ее гулко билось.
— Вы хорошо спали? — Серьезный голос отозвался у нее в животе, это было сладостно и невыносимо. — Вчера вечером я ушел от вас ужасно поздно. Мадам Дюффе, наверно, отругала бы меня. Но, надеюсь, она ничего не знает.
— Нет, — задыхаясь, проговорила Марсель, — она ничего не знает. Она очень крепко спала, когда вы уходили…
— А вы? — настаивал нежный голос. — Как спали вы?
— Я? Ну… неплохо… Я, знаете, волнуюсь…
Даниель засмеялся, это был царственный, роскошный смех, спокойный и громкий. Марсель немного расслабилась.
— Не нужно волноваться, — сказал он.
Она очень крепко спала, когда вы уходили…
— А вы? — настаивал нежный голос. — Как спали вы?
— Я? Ну… неплохо… Я, знаете, волнуюсь…
Даниель засмеялся, это был царственный, роскошный смех, спокойный и громкий. Марсель немного расслабилась.
— Не нужно волноваться, — сказал он. — Все прошло отменно.
— Все… это правда?
— Правда. Даже лучше, чем я ожидал. Дорогая Марсель, мы недооценивали Матье.
Марсель почувствовала острый укол совести.
— Правда? Правда, что мы его недооценивали?
— Он меня остановил при первых же словах, — заговорил Даниель. — Он сказал мне, что догадался о ваших переживаниях, и это терзало его весь вчерашний день.
— Вы… вы ему объяснили, что мы видимся? — сдавленным голосом спросила Марсель.
— Естественно, — удивился Даниель. — Разве мы на этот счет не условились?
— Да… да… Как он это воспринял?
Даниель, казалось, колебался.
— Очень хорошо. В конечном счете очень хорошо. Сначала он не мог поверить…
— Наверняка он вам сказал: «Марсель мне говорила все».
— Так и есть. — Даниель как будто развеселился. — Он мне сказал именно это.
— Даниель! — воскликнула Марсель. — Меня мучат угрызения совести!
Она снова услышала глубокий веселый смех.
— Какое совпадение: его тоже. Он ушел, терзаемый муками совести. А раз вы оба в таком расположении духа, я бы очень хотел спрятаться где-нибудь в вашей комнате, когда он к вам придет. Это может быть восхитительно.
Он снова засмеялся, и Марсель подумала со смиренной благодарностью: «Он смеется надо мной». Но его голос стал уже совсем серьезным, и трубка завибрировала, как орган.
— Поверьте, Марсель, все идет превосходно: я рад за вас. Он не дал мне говорить, он остановил меня на первых же словах и сказал: «Бедная Марсель, я страшно перед ней виноват, я ненавижу себя, но я это исправлю; как ты считаешь, могу я еще что-то исправить?» И глаза у него покраснели. Как он вас любит!
— О, Даниель! О, Даниель!.. О, Даниель… — твердила Марсель.
Наступило молчание, потом Даниель добавил:
— Он сказал, что сегодня вечером хочет с вами поговорить с открытым сердцем: «Мы вскроем нарыв». Теперь все в ваших руках, Марсель. Он сделает все, что вы захотите.
— Вы были так добры, так… Я хотела бы увидеть вас как можно скорее, мне столько нужно вам сказать, а я не могу с вами общаться, не видя вашего лица. Сможете завтра?
Голос показался ей суше, он потерял свою гармоничность.
— Завтра — нет! Естественно, я тоже хотел бы вас увидеть… Послушайте, Марсель, я вам позвоню.
— Договорились, — сказала Марсель, — звоните поскорее. Ах, Даниель, дорогой мой Даниель…
— До свиданья. Марсель. Будьте сегодня вечером ловкой…
— Даниель! — закричала она. Но их уже разъединили.
Марсель положила трубку и провела платком по влажным глазам. «Архангел! Он быстро упорхнул — из опасения, что я буду его благодарить!» Она подошла к окну и посмотрела на прохожих: женщины, дети, рабочие казались ей счастливыми. Молодая женщина бежала по мостовой: на руках у нее был ребенок, она на бегу, задыхаясь, говорила с ним и смеялась. Марсель проследила за ней, затем подошла к зеркалу и с удивлением на себя посмотрела. На полочке умывальника в стакане для полоскания зубов стояли три красные розы. Марсель неуверенно взяла одну и робко повертела ее в пальцах, потом закрыла глаза и воткнула розу в свои черные волосы. «Роза в моих волосах…» Она открыла глаза, посмотрела в зеркало, взбила прическу и смущенно себе улыбнулась.
XV
— Извольте подождать здесь, месье, — сказал человечек.
Матье сел на кушетку. Он был в сумрачном, пахнущем капустой небольшом холле, слева поблескивала застекленная дверь. Позвонили, человечек пошел открывать. Вошла молодая женщина, одетая с благопристойной бедностью.
— Извольте присесть, мадам.
Он проводил женщину, слегка касаясь ее, до кушетки, и она села, подобрав ноги.
— Я уже приходила, — сказала молодая женщина. — По поводу займа.
— Да, мадам, конечно. Человечек говорил ей в лицо:
— Вы служащая?
— Не я. Мой муж.
Женщина стала рыться в сумочке; она была, пожалуй, недурна собой, но вид у нее был унылый и загнанный; человечек рассматривал ее взглядом гурмана. Она вынула из сумочки две или три старательно сложенные бумаги; он взял их, подошел к застекленной двери, чтобы лучше все рассмотреть, и долго их изучал.
— Очень хорошо, — сказал он, возвращая бумаги. — Очень хорошо. У вас двое детей? Вы так молодо выглядите… Детей всегда ждут с нетерпением, не правда ли? Но когда они появляются, то несколько дезорганизуют семейные финансы. У вас сейчас немного стесненные обстоятельства?