Матье увидел в его глазах вспышку обиды; он быстро сказал, желая извинить Марсель:
— Она потерпела крушение…
Даниель пожал плечами и стал расхаживать взад-вперед. Матье не смел на него смотреть: Даниель сдерживался, он говорил тихо, но с видом одержимого. Матье скрестил руки и уставился на свои туфли. Он с трудом, как бы для себя самого, проговорил:
— Значит, она хотела ребенка? Я этого не понял. Если б она мне сказала…
Даниель промолчал. Матье продолжил:
— Так значит, ребенок. Ладно: пусть он родится. Я… я хотел его уничтожить. Но все же лучше ему родиться. Даниель не ответил.
— Разумеется, я его никогда не увижу? — спросил Матье.
Едва ли это был вопрос; он продолжил, не дожидаясь ответа:
— Ну вот. Наверное, я должен быть доволен. В каком-то смысле ты ее спасаешь… но я не понимаю, зачем ты это сделал?
— Конечно, не из гуманных побуждений, если ты это имел в виду, — сухо отрезал Даниель. — Ром у тебя просто гадость, — добавил он. — И все же налей мне еще.
Матье налил ему и себе, и оба выпили.
— Итак, что ты теперь собираешься делать? — спросил Даниель.
— Ничего. Больше ничего.
— А эта девочка, Сергина?
— Нет.
— Вот ты и свободен.
— Ты так считаешь?
— До свидания, — вставая, сказал Даниель. — Я пришел вернуть деньги и немного тебя успокоить: ей больше нечего бояться, она мне доверяет. Вся эта история ее потрясла, но по-настоящему Марсель не несчастна.
— Ты на ней женишься. — повторил Матье. — Она меня ненавидит, — вполголоса добавил он.
— Поставь себя на ее место, — жестко сказал Даниель.
— Знаю. Поставил. Она тебе говорила обо мне?
— Очень мало.
— Знаешь, — сказал Матье, — мне не по себе, что ты на ней женишься.
— Ты сожалеешь?
— Нет. По-моему, это несчастье.
— Спасибо.
— Несчастье для вас обоих! Сам не знаю почему.
— Не волнуйся, все будет хорошо. Если родится мальчик, мы назовем его Матье.
Матье вскочил, сжав кулаки.
— Замолчи! — выкрикнул он.
— Ну, не сердись, — успокоил его Даниель. Он рассеянно повторил:
— Не сердись. Не сердись. — Он так и не решался уйти.
— Значит, — сказал Матье, — ты пришел посмотреть, какая у меня будет рожа после всего этого?
— Может, отчасти и так, — признался Даниель. — Если говорить напрямую. У тебя всегда был такой… основательный вид: это меня бесило.
— Что ж, теперь ты убедился в обратном, — сказал Матье. — Не такой уж я основательный.
— Да, не такой уж.
Даниель сделал несколько шагов к двери и быстро вернулся; он утратил насмешливый вид, но так получилось лишь хуже.
— Матье, я гомосексуалист, — сказал он.
— А? — изумился Матье.
Даниель отступил и удивленно посмотрел на него, в глазах его светился гнев.
— У тебя это вызывает отвращение, так ведь?
— Ты гомосексуалист? — медленно повторил Матье. — Нет, это не вызывает у меня отвращения, почему это должно вызывать у меня отвращение?
— Прошу тебя, — сказал Даниель, — ты вовсе не обязан изображать передо мной широту взглядов…
Матье не ответил. Он смотрел на Даниеля и думал: «Он гомосексуалист». Почему-то не очень удивился.
— Ты ничего не говоришь, — свистящим голосом продолжал Даниель.
— Ты ничего не говоришь, — свистящим голосом продолжал Даниель. — Ты прав. У тебя правильная реакция, я в этом не сомневался, такую следует иметь каждому нормальному человеку, но ты можешь оставить ее при себе.
Даниель застыл, руки прижаты к телу, вид жалкий. «Почему ему взбрело в голову каяться именно передо мной?» — жестко подумал Матье. Он понимал, что должен найти нужные слова, но погрузился в глубокое, парализующее безразличие. Все казалось ему в ту минуту таким естественным, таким нормальным: он негодяй, а Даниель — гомосексуалист, все в порядке вещей. Наконец он сказал:
— Ты можешь быть кем хочешь, это меня не касается.
— Конечно, — высокомерно улыбнулся Даниель. — Конечно же, это тебя не касается. У тебя достаточно забот с собственной совестью.
— Тогда зачем ты мне это сказал?
— Я… я хотел посмотреть, какое впечатление это произведет на такого человека, как ты, — сказал, откашлявшись, Даниель. — И потом, теперь есть кто-то, кто знает, возможно, мне… мне удастся поверить в это самому.
Он позеленел и говорил с усилием, но продолжал улыбаться. Матье не мог вынести этой улыбки и отвернулся.
Даниель усмехнулся.
— Это тебя удивляет? Это нарушает твои представления о гомосексуалистах? Матье живо поднял голову.
— Не пыжься. Ты жалок. Не стоит пыжиться передо мной. Возможно, ты сам себе отвратителен, но не более, чем я себе, мы друг друга стоим. Впрочем, — подумав, сказал он, — именно поэтому ты мне и исповедуешься. Это должно быть менее тяжко — исповедоваться перед подонком; а облегчение от исповеди все равно есть.
— Ax ты, маленький лукавец! — развязно — Матье прежде такого не слышал — сказал Даниель.
Они замолчали. Даниель смотрел прямо перед собой, неподвижно и тупо, как это делают старики. Матье пронзило острое раскаяние.
— Но если ты такой, то зачем ты женишься на Марсель? — спросил Матье.
— Это тут ни при чем.
— Я… я не могу тебе позволить жениться на ней. Даниель выпрямился, и его зеленовато-сизое лицо пошло багровыми пятнами.
— Вот как? Не можешь?- высокомерно спросил он. — А как ты мне помешаешь?